Я была счастлива, всё наконец складывалось так, как я хотела. И это острое, близкое к эйфории чувство, – знаете, когда всё только начинается, – ещё больше подстёгивало меня. Я готова была раствориться в миксе непрерывной работы: снова репетировать, готовить промо материалы, записываться в студии. Мы работали так продуктивно, что уже через год выпустили дебютный альбом на студии Даррела, который увидел в нас перспективу. Журнал Kerrang! даже взял у нас интервью по поводу выхода альбома как у громко заявившего о себе новичка рок-сцены. Сегодня, конечно, я вижу некоторые слабые места этого альбома, но всё же это была неплохая работа с грамотным продюсированием. Мы создали добротный сплав хеви-метала и хард-рока, который то лился подобно растопленной стали, то дробно звенел слитком, высекая искры. А клавишные партии Рика придавали ему немного олдовое звучание, словно наш винил положили в конверт от Deep Purple или Led Zeppelin.

Это был две тысячи семнадцатый год, когда мир потерял Чака Берри, Криса Корнелла, Честера Беннингтона, и мы посвятили свою пластинку им. Я до сих пор считаю, что это было лучшее решение и хотя бы ради этого стоило собрать The Prop.

Потому что потом всё снова полетело к чертям.

В воскресенье мне позвонил Дерек.

– Привет, Вал.

– Привет, Дерек, как дела?

– Плохие новости, сестрёнка, – голос в трубке был расстроенным. – Сэмми ночью попал в аварию.

– Живой? – спросила я, чувствуя, как холодеет всё внутри, и машинально нашаривая на столе пачку сигарет и зажигалку.

– Да, – ответил Дерек, и мои внутренности сделали радостное сальто. Я закурила и с силой выдохнула.

– Но он в тяжёлом состоянии. Я сейчас собираюсь к нему в больницу, его семья уже там. Ты не заберёшь меня? – Дерек был безлошадным.

– Конечно, дружище, сейчас заеду.

Сэмми сильно помяло, хотя врачи сказали, что ему повезло и жизнь его вне опасности. Но прямо сейчас он лежал со спицами в руке, ему предстояло долго восстанавливаться и заново учиться играть. О репетициях и выступлениях в ближайшее время можно было забыть. Вдобавок к этому Дерек наотрез отказывался играть с другим ударником. После напряжённого года он очень боялся потерять ещё и Сэмми, и мне надо было как-то его убедить.

Но на следующей неделе ко мне приехал Рик. Я сварила нам кофе, пока он истекал слюной возле моей виниловой коллекции.

– Слушай, Валери, – начал он, когда мы сели на диван, – хочу тебе кое-что предложить. Если честно, давно уже хотел это сделать, всё никак не мог выбрать момент, но теперь…

Моя интуиция крепко пнула меня куда-то в область желудка.

– Давай продолжим наш проект сами? Без Сэмми и Дерека.

– Рик, какого лешего вообще? – возмутилась я, отставляя чашку. – Это наше общее дело. С чего ты это решил?

– Ну, учитывая обстоятельства, не думаю, что мы будем работать как прежде. Нам нужно всё поменять, иначе The Prop не выживет. А с тобой, – он оживился, – мы бы такое замутили! У меня столько идей!

Я опешила. Я не милашка и бываю резка с людьми. Особенно когда они меня бесят. Поэтому сейчас мне пришлось тщательно подбирать слова для Рика.

– Рик, я целый год потратила только на то, чтобы найти вас. Ты сам с парнями уже пять лет играешь, и хочешь бросить их за борт? Вместо Сэмми возьмём временного драммера, продолжим репетиции. Я не хочу сдаваться!

Рик сделал кислое лицо.

– Это просто разумное решение, Валери. Не сможем мы продолжать с временным ударником, Дерек сейчас тоже никуда не годится. Это будет полная ерунда. Сама понимаешь, мы теперь должны рассчитывать только на себя. Продолжать, пока мы на волне.

То, что Рик говорил, не было бредом – клавишник и вокалист запросто могли заниматься собственным проектом. Но не мы с Риком. Как бы он ни был прав насчёт The Prop. Я знала, что для меня это не вариант.