– Смотря, в чьи руки вы ее отдадите. Но дело не в этом. Зачем расщеплять атом, когда вокруг вас один сплошной клубок энергии. Солнце, ветер, вода и в конце концов ее величество гравитация. Но нет, вам надо разрушить атом. А могли бы просто поймать за хвост молнию и оседлать ее. И хватило бы на все и всех. Толька та энергия может быть чистой, которую дает природа вам просто так. Но чувствую, я тебя все равно не переубедил.

– Руво, давай каждый останется при своем мнение в этом вопросе, и поменяем тему. Мне так понравилась твоя история о театре, что очень хочется узнать, где ты еще был. Например, видел ли ты Эйфелеву башню? Я шучу.

– Видел, Лотар, и я не шучу.

– Но как ты попал в Париж?

– Вот это, кстати, вообще не проблема. Спрятаться в трюме корабля и доплыть, хоть до Америки, нет ничего проще. А потом залезть в почтовый вагон и доехать куда угодно, где есть рельсы.

– Всегда мечтал увидеть это творение Эйфеля не на картинках. Никогда не понимал людей, которые считают эту башня уродливой.

– В какой-то мере, Лотар, я с ними согласен. Я люблю сооружения из камня или дерева, потому что в них есть жизнь, а железо мертво и от него веет холодом, поэтому Эйфелева башня для меня – просто большая железяка. Простой одноэтажный каменный домик нравится мне больше, чем любая стальная конструкция. Согласись, железо не вписывается в картину рядом с морем, лесом или горами. Природа его как бы отторгает. Как прекрасна каравелла в лучах заката на волнах океана, и как уродлив танкер в том же свете.

Задумавшись, Лотар соглашался с доводами Руво. Может действительно Эйфелеву башню лучше смотреть на картинках. Он хотел возразить, что по свойствам железо намного практичнее камня и тем более дерева, но осекся, вспомнив пирамиды, Великую китайскую стену и амфитеатр, которые выдержали натиск тысячелетий. А вид железного хопеша (древнеегипетский ятаган), который он увидел в Новом музее, не производил впечатление хорошо сохранившегося, несмотря на весь уход за ним. Вода и воздух дарит человеку жизнь, а у железа – забирает. Интересно получается.

– Руво, а что ты думаешь насчет стекла?

– Стекло замечательный материал. И вы умеете с ним красиво работать. Чего стоят витражи Эмануэля Вигеланда здесь, в Осло, в Кафедральном соборе. Тончайшая работа со стеклом. А теперь вы из стекла делаете крышу для зимних садов, значит, в будущем будут и стеклянные дома, и стеклянные мосты. Ты только представь себе мост, но не из обычного бесцветного стекла, а из переливающегося всеми красками витража. Как он сказочно будет играть на солнце! Мне кажется, что наступив на такой мост в яркий день можно почувствовать себя в другом, очень прекрасном мире на пути в Асгард.

– Руво, а ты романтик!

– Нам не чуждо ничего человеческого, в конце концов, мы тоже люди, но только сильно отличаемся от вас.

Руво затих, немного расстроившись, что не получилось вывести Лотара на разговор о религии, несмотря на тонкий намек о Кафедральном соборе и Асгарде. Ему очень хотелось поговорить на эту тему. Лотар ему нравился, как нравится учителю, в хорошем смысле, дотошный ученик с пытливым умом.

– А что ты делал в соборе? Я уверен у вас другие боги, – Лотар не видел, как довольный собой, улыбнулся Руво.

– И какие они по твоему мнению?

– Но я не знаю, к какой религии близок ваш народ. Христианство? А может ислам? Или буддизм?

– Если, Лотар, это тебя так интересует я, конечно, отвечу, – слукавил Руво. Ему самому очень хотелось провести лекцию на эту тему.

– Занятно было бы узнать, каким богам вы молитесь.

– Я не заставлю тебя ждать. Смотри, до нашей эры вы уже знали, что есть Индийский океан. Спустя пятьсот лет – Атлантический. А через 15 веков были в курсе насчет Тихого океана. Но понять, что это одно целое, у вас ушло еще четыре века. И вот недавно в 1917 году русский географ Юлий Шокальский объединил их и назвал просто Мировой океан.