Домой она пришла в полном восторге.

– Лешенька, я слушала замечательную оперу. Нам надо обязательно сходить вместе.

Но он был расстроен и только ответил:

– Мне плевать. Меня уволили из ХИАС.

– Как? За что уволили?

– Да ни за что. Сказали, что у них нет денег, чтоб платить, и выгнали.

Он был глубоко травмирован, и мать как могла старалась успокоить его:

– Тебя не выгнали, а просто сократили. Не расстраивайся, денег нам хватает.

– Я старался, работал. Это унизительно, когда тебя выгоняют.

– Лешенька, не придавай этому большого значения. Пойдем завтра в оперу или, если хочешь, в кино.

В Советском Союзе все больше евреев подавали заявления на выезд в Израиль, но из города Саранска уезжали лишь единицы. Одним из первых уехал профессор-терапевт Евсей Глинский с женой и сыном-студентом Сашей[21].

Они снимали квартиру в деревянном доме Михаила Штейна, обрусевшего еврея, и Михаил после их отъезда говорил жене и дочке:

– Неправильно он сделал. Большой ученый, профессор, нужный России человек. Чего ему в Израиле понадобилось?

Жена Маруся скептически пожимала плечами:

– Сколько волка не корми, а он все в лес смотрит. Вот и евреи в свой Израиль едут.

Михаил рассердился:

– Много ты понимаешь! Я вот тоже еврей, но уезжать из России не собираюсь. Да и вообще, столько в России евреев, так что ж – всем уезжать, что ли?

Роза, дочка-студентка, сразу поправила отца:

– Да они не в Израиль, а в Америку подались, чтобы пожить наконец хорошей жизнью.

– Ты-то что знаешь о той жизни?

– Знаю, и все знают! Мы все в России живем в глубокой жопе. Только вы не хотите этого замечать, зарылись на грядках в своем огороде! – выпалила Роза.

– Ишь ты какая, поговори мне еще! – погрозил отец кулаком.

У Розы была тайна – она тосковала по Саше Глинскому. Три года назад она влюбилась в него, сумела привлечь его внимание и отдалась ему. А он уехал и даже не попрощался. В характере Розы было добиваться своего, и она стала думать, как бы самой уехать из России, найти Сашу в Америке и женить на себе. И стала Роза все чаще рассказывать дома, как уезжают некоторые ее друзья и подруги.

– Мама, папа, надо бы и нам податься за бугор.

– Ты о чем это говоришь, девка? – недовольно спрашивал Михаил. – Что еще за «бугор»?

– Так теперь люди заграницу называют, за бугром она. Мне ребята говорят: раз у тебя отец еврей, вас всех в Израиле примут.

– Я сказал уже: никуда из России не поеду. Мне и здесь хорошо, – проворчал Михаил.

Маруся в свою очередь напустилась на дочь:

– С чего это мы в Израиль поедем? Мы и здесь неплохо живем – дом отец построил, огород у нас, запасы делаем – помидоры там, огурцы солим, хряка на сало откармливаем. Рыбу отец ловит, коптим. И не подумаю уезжать!

Роза ненадолго прикусила язык, но мечтать о Саше и об отъезде не перестала. В свои двадцать два она была в самом соку: высокая, краснощекая, курносенькая и скуластая, с большими лучистыми глазами зеленоватого оттенка и волосами светло-каштанового цвета – настоящая русская деваха. Роза любила гостить в деревне у дедушки с бабушкой, носила ведрами на коромысле воду, готовила вкусные щи, копала грядки, полола огород, косила траву на сено, доила корову, ездила верхом на лошади без седла. Это про таких женщин Некрасов писал: «Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет». И удовольствия Роза любила тоже деревенские: обожала париться в бане и пить квас. Бывало, наносит в деревенскую баню «по-черному» воды, растопит ее, раскалит камни и часами парится, лежа на полке, постегивая себя березовым веником. А потом, распаренная, кидается в холодный пруд, а зимой – прямо в снег. Отец с удовольствием любовался дочкой и часто говорил: «Удачная получилась девка, не промах».