Впечатляющим примером этого процесса является «офранцуживание» инокультурных провинций во Франции в XIX столетии. Напомним, что еще в 1789 г. половина населения Франции вовсе не говорила по-французски. Даже в 1863 г. примерно пятая часть французов не владела официальным литературным французским языком, а для многих школьников изучение французского было равносильно изучению второго языка. Как подчеркивал историк Юджин Вебер, «превращение» крестьян во французов – граждан национального государства – произошло не ранее конца XIX века, вместе с введением обязательного начального образования, развитием железных дорог и промышленности, стимулировавшими процессы внутренней миграции» [21].

Во Франции пришлось «сплавлять» не только множество небольших народов, но и два больших этнических блока – северофранцузский и южнофранцузский (провансальцев).

Так, на протяжении XVIII-XIX веков сформировалась французская нация – из бретонцев, провансальцев, гасконцев и прочих провинциальных образований, включающих массу людей с примесями испанской, бакской, фламандской, немецкой крови. Все они теперь французы: и пылкие, как порох, богатые воображением, гасконцы, и тяжелые на подъем, рассудительные бретонцы. У них общая культура и общие ценности. Они их отстояли и утвердили.

Нации складываются весьма по-разному. Испанская и итальянская, например, образовались в борьбе за независимость: испанцы – гораздо раньше, в процессе своей многовековой реконкисты, освобождая свою страну от завоевателей, наступавших на них из Северной Африки, итальянцы – гораздо позднее, уже в XIX веке.

Рожденный Французской революцией смысл понятия «нация» был способен выступить в качестве критерия объединения североамериканских колоний и отграничения от образовавшей их метрополии. Ни этническая принадлежность, ни общность языка, ни общность исторических воспоминаний, религии – почти ни один из этих критериев существенно не объединял американскую нацию, кроме территории, не имевшей определенных границ [22,с. 35]. В таких условиях ни смысл, указывающий на общее происхождение, ни смысл, обусловленный территориальным единством, не объяснял американцам, почему они вместе. Тем более, что к моменту становления американской нации в основе своей западноевропейский «культурный багаж» переселенцев значительно оскудел, так как часто оказывался невостребованным в новых условиях или затруднял процесс адаптации. «Принявшая» переселенцев земля Нового Света не смогла стать источником этнических черт: в американском сознании укоренилось отношение к ней как к объекту хозяйственной деятельности, экономическое значение которого преобладало над культурным [23,с. 8].

Подытоживая процесс формирования наций в Западной Европе и Северной Америке Э. Кисс пишет: «Потребовалось воздействие многих случайных исторических факторов, включая централизующую силу современной государственной бюрократии, технический прогресс в виде, например, изобретения печатного станка, разрушение связующей силы католицизма, вызванное Реформацией, а также то, что Бенедикт Андерсон образно назвал «революционным объединяющим эффектом капитализма», чтобы вызвать к жизни те стандартизованные национальные языки и культуры, которые выступают сегодня в качестве характерных черт наций определенного региона и являются основой для национализма. Нации представляют собой результат исторических изменений, политической борьбы и осознанного творчества» [24, с. 147].

Рассмотрим еще один аспект образования нации, который практически не рассматривают исследователи, а именно, процесс образования нации в связи с процессом становления гражданского общества.