«Может быть, я сплю? – подумала Тася. – Тольку уж больно всё натурально…»

– Ты не бойся, – успокоила её бабушка Рина, – это ничего, так бывает…

Вдруг откуда-то с шумом прилетел зелёный волнистый попугайчик, сел женщине на плечо, склонил головку набок, присматриваясь к Тасе сначала одним глазом, потом другим.

– Это Чуча, – пояснила бабушка Рина. – Чуча, познакомься, это Тася.

– Привет, Тася! – вдруг сказал попугай. Голос у него был тихий, хрипловатый, словно шёл из допотопного радиоприёмника. – Чуча хороший! Как дела? Как жизнь?

Тася замерла, поражённая этим явлением. Парадоксальность ситуации заставила её забыть даже о том, где она находится (а точнее, что она решительно не понимает, где находится). С одной стороны, надо бы что-нибудь ответить, типа «Спасибо, всё нормально», с другой… Господи, она что, серьёзно будет разговаривать с птицей, с обычным пересмешником, не понимающим, что означают звуки, которые он издаёт?! Но Чуча сидел на плече бабушки Рины и так внимательно смотрел на неё то одним, то другим глазом, слегка наклоняя свою зелёную головку и, по всей видимости, ожидая ответа, что казалось, уж кто-кто, а этот понимает, о чём говорит. И Тася даже открыла было рот, чтобы сказать это самое «всё нормально», но вдруг сильно усомнилась в его правдивости. А обманывать разумную птицу было как-то неудобно.

– Да как тебе сказать, Чуча… – проговорила она, – по-разному.

– Эт-то не стра-аш-шно… – серьёзно заверил её попугайчик.

– Чуча, не приставай к Тасе с разговорами! – женщина повела плечом, и попугайчик с обиженным и абсолютно птичьим клёкотом и прищёлкиванием полетел и уселся на кронштейн для штор.

– Какой умный! – сказала Тася.

– Это он перед тобой выпендривается, понравиться хочет. А так – ничего особенного, – сказала хозяйка, а попугайчик сверху выдал новую тираду на птичьем языке.

– Забавный…

– Да, Чуча молодец, почти как человек. И всё со стола ест – и картошку, и курочку… когда есть курочка… Огурчики любит солёные, яички, хлебушек. Правда, Чуча?

Бабушка Рина поставила на стол тарелку с горячими блинчиками. Они восхитительно пахли чем-то далёким-далёким, почти забытым… возможно, детством. Чуча слетел на стол и деловито завертелся вокруг тарелки, опасаясь клевать, пока не остыло.

– Ну, спрашивай, что ли… – сказала бабушка и села напротив.

– О чём?

– О чём хочешь. Разве ты ни о чём не хочешь спросить?

– Я… я просто ничего не понимаю, – пожала плечами Тася.

– А нечего тут и понимать. Просто принимай всё как есть.

– Как вы здесь оказались?

– Где?

– В моей квартире.

– Это и моя квартира тоже…

– Как это?

Тася сразу вспомнила о том, что, бывает, мошенники продают квартиру сразу нескольким покупателям, и потом невозможно решить, чья она… Но ведь эти… параллельные собственники… хотя бы в дверь должны были позвонить, а не материализовываться сразу на кухне со своими блинчиками и ковриками!

– Ты не волнуйся. Это одна и та же квартира, но в разное время. Понимаешь?

– Нет.

– А что, Симона тебе ничего не растолковала?

– Какая Симона?

– Ну… Симона, – бабушка широко открыла глаза и выразительно взмахнула руками. – Ты её не видела?

– Не знаю.

– Значит, не видела… А странно… Она обещала тебя как-то подготовить, что ли…

– К чему?

– Да вот к этому…

– К чему – этому?

– Ладно, придётся самой выкручиваться… Как ты считаешь, какой сейчас год?

– Какой год?! С утра был две тысячи двенадцатый.

– Предположим. Но это у тебя. А у меня – девяносто второй. Тысяча девятьсот девяносто второй, если быть точнее. От Рождества Христова.

– И что это значит?

– Это значит, что ты попала в прошлое. Симона говорила, здесь есть такая петля во времени, – радостно сообщила бабушка.