А с кухни тянет… опять чем-то вкусненьким.

– Здравствуй, Тася, вовремя заглянула! – слышит она знакомый голос, входит на кухню, видит бабушку, хлопочущую у плиты. – Гренки будешь?

– Буду, – автоматически говорит Тася и спохватывается, что надо было бы и ей что-нибудь с собой принести.

– Проходи, садись… – Бабушка кладёт на блюдце кусочек чёрного хлеба, обжаренного в масле, наливает чай. Так вот он чей, Тасин чайник со свистком, который она нашла в тумбочке на балконе.

– Симону видела?

– Нет…

– Куда ж она подевалась-то? У тебя время есть?

– Н-не знаю… наверное, есть…

– Вот и хорошо.

Тася аккуратно присаживается за стол, точь-в-точь такой, какой стоит у неё на кухне.

– А вы правда моя прабабушка?

– Ну конечно же, иначе зачем бы нам встречаться?

– Не знаю… просто всё так странно… А почему я никогда о вас не слышала?

– Совсем-совсем не слышала?

– Совсем.

– Это, наверное, к лучшему… А то бы они такого про меня наговорили…

– Кто?

– Бабушка твоя, например.

– Баба Вера? Она очень хорошая, она ни про кого не говорит плохо.

– Да, повезло тебе с бабушкой.

– А почему вы с ней расстались?

– Это долгая история… Она была очень способная, поехала в Москву учиться, поступила в институт…

– И что потом?

– Потом… познакомилась там с каким-то корейцем. Говорила, учёный, приехал для обмена опытом. Ну и обменялся с ней… этим самым опытом. Она же дурочка была молоденькая, влюбилась в него… А он поматросил да и бросил её. Уехал в свою Корею. К жене и детишкам.

– А почему вы не разрешили ей вернуться?

– Я не разрешила?! – бабушка удивлённо смотрит на неё. – Ну не разрешила… – вздыхает, – А ты откуда знаешь?

– Я… читала письма.

– Эх, сколько раз собиралась их выбросить, да рука не поднялась. Значит, ты нашла письма?

– Да.

Повисло тягостное молчание. Потом бабушка Рина спросила:

– Я ужасно поступила, да?

– Не знаю…

– Я знаю – выглядит ужасно. Тяжко ей пришлось. Я помогала, как могла… Но она сама так решила. И ведь выкрутилась?

– Да.

– Она жива ещё? Ну в твоём времени она жива?

– Да.

– Это хорошо… Ты понимаешь, тут же нас все знают… знали… Как людям в глаза смотреть, если девка «нагуляла»? Да ещё кого! Китайчонка эдакого! – старушка всё больше распалялась, пытаясь оправдаться.

– Кореянку, – поправила её Тася, – притом наполовину русскую.

– Какая разница?! По лицу-то сразу видно!

– Ну и что? – спросила Тася, чьё лицо не сильно отличалось от маминого.

– То, что позор это, позор на весь город.

– Моя мама очень хорошая. И я рада, что бабушка не сделала аборт, – сказала Тася, – ведь тогда и меня не было бы.

– В Москве к этому совсем другое отношение. Там все гуляют, с кем хотят… и никто не обращает внимания… а ведь это разврат!

– Баба Рина, а сейчас? Что бы вы сказали моей бабушке сейчас?

– Сейчас? Сейчас уже ничего не изменишь. Она не хочет меня знать. Она вычеркнула меня из своей жизни.

– Но ведь вы первая начали…

– Да. Я не могла иначе.

– А сейчас? – повторила Тася. – Что бы вы сказали ей сейчас?

– Ты меня ненавидишь?

– Нет.

– А она?

– Она ничего о вас не говорила.

– Она забыла меня…

– Не думаю.

Внезапно откуда-то с потолка, треща крыльями, свалился Чуча и сел старушке на плечо.

– Неч-чего опр-р-равдываться! Такова прир-рода вещ-щей! – успокоил он её.

– Привет, Чуча! – весело сказала Тася.

– Пр-ривет, пр-ривет! Где семечка? – рявкнул он в её сторону.

Тася автоматически потянулась к шкафу, где лежал мешок с нежареными семечками, и протянула ему горстку.

– Значит, это ваши семечки остались у меня в шкафу? – спросила она, хотя и так всё было ясно.

– Неужели сохранились?

– Да, я ими синиц кормлю.

– Хорошо, что пригодились…

Чуча уселся у Таси на ладони и аккуратно потрошил семечки, приговаривая: