- Не слушай его, Ева. У нас все хорошо… - поспешила перебить мужа Мелисса, обняв дочь за плечи.

- Вы – живы, и это главное, - постаралась улыбнуться Ева маминой ласке, но отец от ее слов уже встал на ноги.

- Какой толк в такой жизни, как у нас? Мы – изгои в обществе, нас даже из хлебной лавки спешат выставить за порог, лишь бы я или Мелисса не решили с кем-нибудь заговорить. В нашем доме давно протекает крыша и сбоит свет, потому что все ремонтники обходят стороной эту улицу. И ты, словно специально, приходишь сюда и каждый раз напоминаешь, что, помимо всего прочего, мы и дочь свою потеряли!

- Лью, что ты такое несешь? – Мелисса, словно судья на ринге, встала между мужем и дочерью, которая тут же ринулась на отца.

- Вы – живы! – зло повторила сквозь зубы Ева. – Далеко не каждый в Амхельне может так смело сказать о своих близких. С вами не говорят в магазине? У других нет даже денег на хлеб! Ты жалуешься на протекающую крышу? А у кого-то и дома вовсе нет! И да, Смерть побери, я служу Равену только ради того, чтобы вас все обходили стороной – и светлые, и темные! Или что, отец, ты соскучился по внезапным визитам эпигонов в твой дом? Забыл, каково это – зависеть от настроения гегемонов Тьмы, когда сегодня они тебя решают помиловать, а завтра снова готовят эшафот?

- Хватить лицемерить, Еванджелина, - еще пущее захрипел Льюис, тыкая в дочь пальцем. – Ты можешь сколько угодно оправдывать себя заботой о нас, но за все эти годы ничего не изменилось! Потеряв все, мы с твоей матерью продолжаем гнить в этой дыре, пока ты вертишь хвостом среди эти зазнавшихся ублюдков! А все почему, напомнить тебе? Напомнить?

- Лью, прошу… - умоляюще шептала Мелисса мужу, а потом поворачивалась к дочери. – Ева, не слушай его…

- Потому что я оказалась смелее тебе, папа, - зло улыбнулась Ева. – Смелее многих в этом проклятом городе!

- А, так, значит, ты считаешь себя героиней? – не обращая внимания на мольбу жены, Льюис ненавидящим взглядом продолжал сверлить свою дочь. – Предала родителей и гордишься? И ради кого? Ради тех, кто забыл о нас уже на следующий день?

В этом споре она всегда проигрывала отцу. Рано или поздно ему удавалось подобрать слова, после которых у Евы вставал ком в горле, а крепкая стена, выстраиваемая ею изо дня в день в качестве оправданий за свои действия, рушилась как карточный домик. Шпионка судорожно сжала в кармане кофты хрустящие купюры, их она собиралась передать матери, как это делала при каждой встрече, но сейчас деньги казались лишь жалким откупом за все, в чем Ева была виновна.

- Дорогой Льюис, вы были жалким как до падения, так и после, - раздавшийся из гостиной сильный и уверенный голос заставил всех разом вздрогнуть. – И даже удивительно, откуда в мисс Рид столько храбрости…

Чтобы предостеречь маму от нервного обморока, Ева взяла ее за руку и медленно обернулась. На входе в столовую, опираясь на трость, стоял брюнет с ровной проседью на висках. На его плече грозно восседал черный ворон. Зеленоглазой шпионке понадобилось всего пара секунд, чтобы сообразить и мысленно шлепнуть себя по лбу за оплошность – по прибытию, она забыла закрыть за собой зеркало-портал. Должно быть он искал ее дома и, не найдя, пришел сюда. Зачем? И что он мог услышать?

Когда Ева начала работать на Равена, а ее родители оказались в опале, Советник запрещал общаться с ними. И в первый же раз, когда она нарушила это правило, то ее едва не отправили на корм к вурдалакам, но шрамы на затылке от когтей на перчатках Галбрейта до сих пор напоминали об этом. К счастью Евы, безукоризненная служба позволила смягчить эти запреты. Но после убийства генерала, она понятия не имела, что может взбрести в голову ее куратору.