– А, сучка! Иди на хрен отсюда! – заорал Манюня на собаку, и замахнулся на нее пластиковым ящиком. Псина поджала хвост, обиженно отбежала в сторону метров на пять и уселась на землю.

Псина обижалась совершенно справедливо. Во-первых, она была не сукой, а кобелем с нормальной сексуально ориентацией и влечением к любой сучке, находящейся в периоде течки. В отличие от Манюни, который свое либидо прочно утопил на дне бутылки еще до бомжевания, и сейчас понять стремления своего четвероного дружбана, был не в состоянии. Поэтому оскорбил его, назвав «сучкой» и грязно послал при этом как штатного гомосексуалиста. Высосав остатки стеклоочистителя, Манюня подобрел. Посмотрев на сидящую почти рядом псину, призывно махнул ей рукой:

– Иди сюда, прохиндей! Кормить буду!

Собака, радостно виляя хвостом, подбежала. Манюня вывалил на картонку остатки каши, хлеб, рыбьи потроха и даже четверть палки твердокопченой колбасы. Псина осторожно принялась за еду, а Манюня, наглаживая загривок собаки, приговаривал:

– Если ты, сволочь патлатая, будешь бросать меня, твоего единственного другана, ради любой блохастой сучки, то крест во всю пузу и якорь мне на жопу, самолично кастрирую и хрен твой на пятаки изрублю!

Пьяно икнув, бомж тут же, за мусорным ящиком, растянулся на картонном ложе и захрапел. Верный пес наскоро похватал еду и, уставший от сексуальных утех с сучкой из соседнего двора, свернулся клубком у спины Манюни и тоже заснул.

Манюня запамятовал, сколько зим он пережил. Главное – не сдохнуть в первую зиму. Ему повезло. Он не замерз по пьянке на мусорке, не сгорел в конуре на свалке от своей самодельной печки, не задохнулся от угара тлевшего тюфяка в колодце теплотрассы. Он, волею случая и Божьим провидением, выжил в первую и последующие зимы. Терял товарищей по несчастью, богател их посмертным опытом и выжил, Зачем? – не понимал сам. Жил по инерции, цеплялся за жизнь по привычке. С годами деградировал, растворяясь в подобных себе, впитывая в себя, их судьбы. Напивался он быстро, и всегда плакал над своей судьбой. Выдавал себя то за воина-афганца, то за жертву банкротства, то за несчастного рогоносца красавицы-жены, то за инвалида – ликвидатора аварии в Чернобыле, то обманутого собственными детьми и лишенного их коварством всего движимого и недвижимого имущества. Манюня напивался, со слезами рассказывал очередную историю. Рассказывал убедительно, талантливо и с такими деталями, что со временем сам стал верить в эти истории и плакал над ними пьяными слезами. За повышенную слезливость и получил среди бомжей кликуху Манюня. Трудно сказать, кем был в прошлой жизни бомж Манюня. Если судить по изрядно потрепанному бомжовскими перипетиями лексикону, то он мог быть в равной степени и директором завода, и бывшим офицером, банкиром, классным спецом в любой отрасли промышленности, которую наши доморощенные политиканы планомерно уничтожают, выбрасывая на улицу миллионы безработных. Из их числа, по вине государства, пополняются по всем городам и весям легионы бомжей.

Страна протухшего социализма с человеческим лицом, и дикого капитализма со звериным оскалом новоявленных нуворишей стала пристанищем миллионов лишних рабочих рук…

Кто такой БОМЖ? Ученики младших классов в легкую расшифруют эту аббревиатуру: человек «Без Определенного Места Жительства».

Как просто! ЧЕЛОВЕК есть, а места жительства у него нет! Между количеством бомжей и количеством квартир, необходимых для удовлетворения народных нужд, существует прямая зависимость. Видимо, это и есть очередной национальный проект. Малозатратный, не афишируемый на TV и СМИ проект: чем больше бомжей, тем меньше нужно квадратных метров жилья, детских садиков, больниц, поликлиник, школ.