Почему свой рассказ Олеша не решался переиздать? Он боялся. Боялся, потому что понимал, что если предвзятые критики отождествят его как автора (что сплошь и рядом бывало) с образом повествователя, то он немедленно превратится в мишень для опасных политических обвинений. Боялся, что его неправильно поймут, ведь изображение большевиков в советской литературе очень быстро превратилось в одобренные партийной властью литературные стандарты и стереотипы. Коммунисты, члены партии непременно изображались железными идейными фигурами без страха и упрёка, а произведения о них оканчивались торжеством такого героя. Если же повествование завершалось гибелью героя, то гибелью обязательно героической. Именно таким представал образ большевика в поэзии Маяковского:

(Отрывок из поэмы «В. И. Ленин», 1924)

Виктор Перцов, анализируя рассказ «Ангел», изо всех сил старался описать образ Парфёнова таким, какой отвечал бы советским литературным стандартам: «Парфёнов понял, что хотят с ним сделать бандиты, – и не содрогнулся. Величие духа внушается, не подчёркивается <…>. Парфёнов в полном смысле «помирает агитационно». Он проявляет высший героизм в той деловитости, с какой он заботится о делах по ремонту Користовской ветки. Это последнее характерно для того образа большевика, который складывается у Олеши уже в этот период» <…>. «Вот тебе серп и молот», – говорит бандит. Но его торжество ничего не стоит – показывает художник. Торжествует Парфёнов, потому что идея не умирает. Серп и молот для таких людей, как Панфёров, – символ жизни и самый глубокий её смысл. В своём рассказе Олеша воспел славу революционному героизму».[242]

Однако вчитаемся в рассказ более внимательно. Безусловно, сила духа Парфёнова вызывает восхищение. Но как бы мужественно не вёл себя Панфёров перед смертью (а он спокойно и деловито просит сообщить товарища по пленению об отобранных у него бандитами казённых деньгах и бумагах), сам момент смерти комиссара – подан без героического пафоса, его гибель страшна и ужасна. Если читать текст рассказа без заведомой его идеализации, без подтягивания к желанным советским образцам, то в изображённой Олешей ситуации явно прочитывается торжество атамана Ангела и его пособников. Олеша в рассказе не столько воздавал «славу революционному героизму», сколько изображал фанатичную непримиримость, жестокость обеих сторон в братоубийственной схватке идейных противников.

В рассказе Олеши заложен подтекст, который, несомненно, легко расшифровывали читатели послереволюционных лет. Большевики и комсомольцы настраивали массы на кощунства

над религиозными святынями, на бессудный грабёж церковных ценностей, на взрывы храмов. Воинствующие атеисты преследовали верующих, закрывали монастыри, арестовывали, ссылали и расстреливали

священнослужителей… Читатели рассказа «Ангел» знали об этих фактах не понаслышке. Ненавидевшие большевиков могли искренне чувствовать себя солидарными мстителю – атаману Ангелу, другие – увлечённые пафосом партийного самоутверждения – отдавали свои симпатии комиссару Парфёнову. Таким образом, возникало ощущение амбивалентности. Так что не зря писал лукавый Перцов (как указывалось ранее), что рассказ «Ангел» нельзя поставить в ряд лучших рассказов Олеши: