6.

2. Однако часто выдвигается возражение против доктрины непогрешимости в limine73, которое слишком важно, чтобы не быть принятым во внимание. Мы настаиваем на том, что, поскольку все религиозное знание основывается на очевидности, а не на демонстрации, наша вера в непогрешимость Церкви должна быть именно такой; но что может быть абсурднее, чем вероятная непогрешимость или уверенность, основанная на сомнении? Я верю, потому что я уверен; и я уверен, потому что я интуитивно догадываюсь. Итак, если допустить, что дар непогрешимости может быть применен, когда в него верят, чтобы объединить все интеллекты в одном общем исповедании, то факт, что он дан, труден как для доказательства, так и для развития, которое нужно доказать, и поэтому он бесполезен и, наконец, невероятен в Божественном Плане. Сторонники Рима, как уже было сказано, «настаивают на необходимости непогрешимого руководства в религиозных вопросах в качестве аргумента, что такое руководство действительно было предоставлено. Теперь необходимо выяснить, откуда они должны знать с уверенностью, что Римская Церковь непогрешима … какое основание может продемонстрировать ее непогрешимость; какое мыслимое доказательство может быть больше, чем вероятность факта; и какая польза от непогрешимого проводника, если те, кого следует вести, имеют, в конце концов, не более чем мнение, как католики заявляют, что она непогрешима?» [9]

7.

Этот аргумент, за исключением тех случаев, когда он используется, как это предполагается в данном отрывке, против тех лиц, которые не хотят замечать несовершенств в доказательстве религии, безусловно, является ошибочным. Ибо поскольку, как все допускают, Апостолы были непогрешимы, этот довод говорит против их непогрешимости и против непогрешимости Священного Писания, воистину, как и против непогрешимости Церкви; ибо никто не скажет понапрасну, что Апостолы были непогрешимыми, хотя мы только духовно уверены, что они были непогрешимы. Далее, если мы имеем только вероятное основание для непогрешимости Церкви, то у нас есть только то же самое вероятное основание для невозможности одних вещей, необходимости других, истинности, верности третьих; и поэтому слова непогрешимость, необходимость, истина и уверенность должны быть изгнаны из языка. Но почему более непоследовательно говорить о неопределенной непогрешимости, чем о сомнительной истинности или случайной необходимости фразы, которые представляют идеи ясные и несомненные? По правде говоря, мы играем словами, когда используем доводы такого рода. Когда мы говорим, что человек непогрешим, мы имеем в виду не более, чем то, что он говорит, всегда верно, всегда ему можно верить, он всегда делает, что говорит. Термин можно использовать в тех фразах, которые ему эквивалентны; иначе такие фразы недопустимы, или же идея непогрешимости должна быть допущена. Вероятная непогрешимость – вероятный дар не заблуждаться; восприятие учения о вероятной непогрешимости – это вера и послушание человеку, основанное на вероятности того, что он никогда не ошибется в своих заявлениях или распоряжениях. Что противоречиво в этой идее? Каким бы ни был тогда конкретный способ определения непогрешимости, абстрактное возражение может быть отброшено [10].

8.

3. Кроме того, иногда заявляют, что такое устроение уничтожило бы наше испытание, рассеивая сомнения, предотвращая упражнение веры и обязывая нас повиноваться, желаем мы того или нет; и также заявляют, что Божественный Голос говорил в первые века, а трудности и тьма – удел всех последующих веков; как если бы непогрешимость и личное суждение были несовместимы; но это запутывает проблему. Мы должны видеть разницу между откровением и его восприятием, а не между его более ранними и более поздними стадиями. Откровение, само по себе божественное и гарантированное, может от начала до конца быть принято, подвергнуто сомнению, оспорено, искажено, отвергнуто индивидуумами, в соответствии с состоянием ума каждого из них. Невежество, заблуждение, неверие и другие причины сразу не прекращают действовать, хотя откровение само по себе верно и неоспоримо доказано. Таким образом, мы не имеем никакого основания утверждать, что признанное откровение исключит существование сомнений и трудностей для тех, к кому оно обращено, или обойдется без их заботливого усердия, хотя оно может по своей собственной природе стремиться к этому. Непогрешимость не мешает моральному испытанию; эти два понятия абсолютно различные. Таким образом, нет возражения против идеи безоговорочного авторитета, как я предполагаю, что он якобы уменьшает задачу личного исследования, если только он не является возражением против авторитета Откровения в целом. Церковь или Собор, или Римский Папа, или согласие богословов, или согласие христианского мира, ограничивает запросы индивидуума не больше, чем Священное Писание ограничивает их; оно устанавливает ограничения, но, ограничивая их диапазон, оно сохраняет нетронутым их испытательный характер; мы подвергаемся испытанию реально, хотя не на столь обширном поприще. Предполагать, что доктрина неизменного авторитета в делах веры мешает нашей добровольности и ответственности, значит, в первую очередь, забывать, что в первые века были непогрешимые учителя, а еретики и раскольники – в последующие века. Возможно, существовали одновременно всесторонний высший авторитет, и всестороннее нравственное суждение. Более того, те, кто утверждает, что христианская истина должна быть приобретена исключительно личными усилиями, обязаны показать, что методы, этический и интеллектуальный, предоставленные индивидуумам, достаточны для обретения этой истины; иначе способ испытания, который они отстаивают, менее, а не более совершенен, чем тот, который исходит от внешнего авторитета. В целом, нет доводов против существования принципа объективности в развитии Откровения, вытекающих из условий нашей моральной ответственности.