В Испании археологи нашли десятки тысяч свидетельств той отчаянной борьбы, описанной Аппианом Александрийским (95—125 гг.) в его сочинении «История Рима» в книге «Иберийские войны». Историк и журналист Хосе И. Лаго писал в своем замечательном очерке «Нуманция – символ независимости Испании»: «Будто неведомая могущественная сила созвала эти немногочисленные иберийские племена, такие разные по обычаям и их быту, но похожие по духу и любви к свободе, в которой они рождались, жили и умирали. Эта сила умоляла об отмщении, требовала самоотверженности от вольных иберийцев и… крови врага… Для римлян испанская земля была приобретением еще одной подвластной Республике провинции, но для кельтиберов речь шла о потере свободы и жизни».

Эта таинственная сила вдохновила, организовала и оплатила сначала длившееся десять лет восстание Вириата (149—139 гг. до н. э.) в Дальней Испании, а затем восьмилетнюю нумантинскую войну (141—133 гг. до н. э.) в Ближней Испании. Греко-римские историки, воспевая доблесть и непобедимость римского оружия, лишь иногда и очень неохотно упоминали о том, что римляне вырезали все население нескольких небольших гишпанских городов и устроили геноцид и без того малочисленных кельтиберских племен. Только об этом мало кто знает. Так ведь и палестинский город Иерусалим еще во времена завоеваний Александра Македонского (356—323 гг. до н. э.) назывался его древним именем Джебун, но кто сегодня об этом помнит.

Изнурительная борьба сначала с Республикой, затем с Первой Римской империей была, разумеется, неравной, поэтому, исчерпав все свои возможности и не имея силы пробить брешь в этой мощной военно-политической римской машине, Карфагенский орден изменил тактику. Вероятно, среди потомков тех, кто избежал смерти и рабства, появился некто, кто изобрел не просто идеологическое оружие (этим славились еще древние греки, начиная с Солона – VII в. до н. э., Писистрата – VI в. до н. э., Перикла – V в. до н. э. и др.), но и разработал идеологическую концепцию для дивной религии, ставшей оружием в борьбе с Римом. Скорее всего, таких людей, способных к составлению и осуществлению долгосрочных планов, было несколько, но речь не о них.

Ни до возникновения христианства, ни после ни одна политеистическая или монотеистическая религия не объявляла человека объектом божественной любви, ее смыслом и точкой приложения всех действий Бога. «Бог есть любовь», – было заявлено на заре робкого зарождения чистой и смиренной веры в Спасителя. И сегодня можно услышать от христиан всё ту же неизменную, древнюю туманную притчу о том, как в восточной римской провинции Иудея сын Бога взошел на крест, чтобы страданиями и смертью своими искупить грехи человеческие и открыть дорогу в царство любви и равенства всем принявшим благую весть.

Так сквозь плотную корку из тяжелого рабства и безнадежности пробился росток веры в воскрешение человеческой души, разросшийся до огромного дерева, каким стало христианство. Но и по истечении двух тысяч лет после божественного жертвоприношения люди все так же барахтаются среди преступлений, пороков и нищеты, все так же блаженны собственной несвободой и лживыми ценностями давно ставшей продажной демократии. А в те незапамятные времена (I в. н.э.) разбрелись по всей Ойкумене апостолы – рыбаки, столяры и мытари с прекрасными ораторскими навыками и знанием иностранных языков – благовествовать рабам и беднякам о пришествии в мир Христа-Спасителя, вливая «простецам» в уши и в сердца надежду на спасение. Ибо неутомимые члены ордена, одержимые мыслью об отмщении, создавали эту красивую религию для обездоленных «простецов». «Если враг твой голоден, накорми его; если жаждет, напои его; ибо делая это, ты соберешь ему на голову горящие уголья», – поучал свою паству потомок карфагенских Магонидов, известный как первоапостол Павел («Послание к римлянам», гл. 12, §20).