Гнома толкнула ногой замшелую скрипучую дверь и шагнула в темноту, поманив меня за собой. Внутри было просторно и воняло гораздо меньше, хотя и сыровато. Мы сразу попали в просторное круглое помещение, вырытое целиком в земле, над которым конусом были сведены просмоленные сосновые балясины, на которых тут и там висели пучки трав, целые веники, шкурки каких-то животных. Под самым потолком, в темноте, мне показалось что я вижу уснувших летучих мышей.

Посреди комнаты монументальным сооружением высилось вычурное резное кресло, потемневшее от времени, под креслом стояла глиняная ночная ваза. По периметру комнаты всё было заставлено шкафами, шкафчиками, ящиками, свёртками и мешками, коробками и кульками. Но, нужно отдать должное хозяину, во всём чувствовался должный порядок и система. Сам обитатель этого жилища восседал на кресле, недовольно повернув к нам голову и недобро поблёскивал стёклами очков с круглыми линзами.

Это был глубокий старик. Свет от масляной лампы, стоявшая рядом на большом бюро, застеленном суконной скатертью, выхватывал из сумрака землянки морщинистое серое лицо с просто-таки выдающимся крючковатым носом. Не морщины – целые каньоны бороздили его лоб, щёки и подбородок. На голове у него была замшевая кожаный каль (4), закрывающий уши, и с длинными завязками, свободно спадавшими на грудь старику. Одет хозяин был в тёмный сюртук с высоким воротником, из которого торчала дряблая шея с острым кадыком. Перед ним лежал толстый том в кожаном переплёте, в который он что-то записывал перед нашим приходом.

– Добрый вечер, господин Гуггенхайм, – сиплый голос мамаши Хейген был максимально смягчён реверансом, который гнома на моих изумлённых глазах с лёгкостью светской львицы изобразила перед креслом.

– И вам, мамаша Хейген, доброго вечера. Что заставило вас вспомнить о бедном старике в этот раз? Если вы о сданных вами месяц назад вещах, так спешу огорчить, их пока не купили…

– Нет, нет, господин Гуггенхайм, я совершенно с другим вопросом к вам. Я привела молодого человека, которого хочу порекомендовать и поручиться за него. Он способный и жаждущий знаний юноша, желающий послужить благому делу… – гнома жёстко взяла меня под локоть и подвела к креслу старика, ловкий тычок под лопатку заставил меня глубоко ему поклониться.

– Эскул из рода Холиен, господин Гуггенхайм, – пролепетал я под птичьим взглядом старика, не забыв отметить цвет его ника. Жёлтый?

Хозяин развернулся ко мне всем корпусом, слегка наклонился, правая рука его, затянутая в замшевую перчатку потянулась к моему лицу, застыла на полпути.

– Интересно…молодой квартерон…, подмастерье в Магии Жизни и Разума, подмастерье алхимик?!. Лекарь…травник…костоправ? Хм…изрядно, юноша, изрядно вы настроены, – чёрт, этот дед читал меня, как открытую книгу!

– А я что говорю, господин Гуггенхайм, способный…

– Заткнись, – спокойно бросил гноме хозяин землянки. И, о чудо! Матильда даже не стала спорить.

– Что ищешь ты в нашем мире, гость незваный? – ещё больше удивил меня Гуггенхайм.

Я не спешил отвечать, да меня никто и не торопил. Но и взгляда я не отводил.

– Молодёжь… небось в мечтах мнишь себя великим целителем, потрясателем основ мира. А на деле, ты всего лишь беглец. Только от себя самого, как ни банально, квартерон, не убежишь. Это даже архимагу не под силу. Чего молчишь? Язык проглотил?

– Думаю, что ответить, Гуггенхайм. Или, как вас по-настоящему, господин алхимик? А что плохого в мечтах? Они помогают нам не разочароваться в себе и окружающем мире, как, простите, это произошло у вас, уважаемый гоблин! Мастер-алхимик или Грандмастер? Вы теперь старьёвщик на рынке! – меня понесло, зацепил меня дед, я и не знал сколько обиды скопилось внутри, – у каждого из нас есть потери, у кого-то большие, у кого-то малые. Одних они делают сильнее, других слабее. Но выбор, выбор делает каждый за себя сам…