С отъездом лейтенанта фактически кончилось существование боевой единицы, мы превратились в группу голодных солдат, бредущих под жарким июльским солнцем по дороге на Минск. Вскоре вынужден был покинуть своих однополчан.

За десять дней вождения танка у меня на спине, в области поясницы, выскочил фурункул от грязи и постоянного упора спиной в стальную спинку танкового сидения. К этому времени фурункул достиг пика своего развития, невозможно было нагнуться, солдатский ремень давил на него и я сдвинул две гранаты Ф-1, висевших на ремне, на спину. Выбрал место на обочине дороги и лег на траву, где расположились больные и раненые. Врачей не было. Почти день потерял из-за фурункула. Кое-как, на ощупь, выдавил его. Стало легче, и я, вместе с другими отступающими, пошел на Минск.

По дороге на Слоним встретил брошенный грузовик, нагруженный снарядами. В бензобаке имелся еще бензин, двигатель не заводился, решил разобраться в чем дело. Определив, что не работает бензонасос, решил установить бензобак вверх, на снаряды, чтобы бензин самотеком подавался бы к карбюратору. Нашлись добровольные помощники. Через пару часов было почти все готово, но налетели немецкие самолеты и стали обстреливать из пулеметов, идущих по шоссе солдат. Пришлось прятаться во ржи, окружавшей дорогу, причем подальше от машины со снарядами, ибо при обстреле снаряды могли взорваться.

Одновременно с обстрелом дороги, немцы высадили десант с легкими танками. После прекращения обстрела дорога оказалась перекрытой. О машине пришлось забыть.

На дороге стали накапливаться подходившие с Запада отступающие воинские подразделения, как правило, солдаты без командиров, усталые и голодные после многодневного перехода. Среди них оказался политрук в чине подполковника, который взял на себя роль организатора боевого подразделения для прорыва блокады дороги сброшенным десантом. Это ему удалось, и он повел нас в атаку. К этому времени уже стемнело. Немцы обстреливали из пулеметов трассирующими очередями. Мы обошли дома, на чердаках которых засели десантники, по засеянному рожью полю. На протяжении всей ночи не могли оторваться от преследующих нас танков. На фоне горящих домов видны были бегущие по полю фигуры солдат, пулеметный обстрел не прекращался. Только к утру удалось оторваться от танков и выйти на грунтовую дорогу. Собрались в колонну и шли вперед, засыпая на ходу.

По дороге познакомился со старшим сержантом, имевшим автомат ППШ. Оказалось, он служил в 36 кавалерийской дивизии.

Строй вскоре распался на отдельные группы. Политрук исчез. Дальнейшее продвижение проходило не организованно.

Пошел пятый день после начала пешего похода. На подошве ног были сплошные мозоли, так как во время ходьбы часто шли босиком. Еды почти никакой не было, если не считать пучка лука, который иногда удавалось сорвать на огородах. Донимало жаркое солнце. Население в деревнях тоже ничем не могло помочь все, что имели – раздали раньше. Переправившись через Неман, решили наглушить рыбы, используя оставшуюся у меня после боя, гранату. Почти ничего не получилось – погибшая рыба всплывала медленно, ее уносило течением, а лодки, чтобы подобрать, не было. Что собрали, спекли на костре.

Подошли к старой границе, существовавшей до 1939 года, когда была поделена польская территория между Союзом и Германией. В ближайшей от границы деревне остался нетронутым скотный двор с множеством коров, оставленных без присмотра. Здесь уже скопилось много голодных солдат. Но, никто из присутствующих не осмеливался использовать животных для утоления голода. Не было и хозяев колхозного двора, кто мог бы дать разрешение на это. Самовольный же захват – это мародёрство, за которое грозил расстрел. Двухчасовое отсутствие в части считалось дезертирством – так воспитывали в армии. Поэтому все и спешили добраться к своим побыстрее.