– И чего я знаю? – затараторила она без всякого вступления, расправляя на себе потертый фартук.

– Да вы сначала присядьте, бабушка, – залюбезничал следователь. – Хотите кофейку или чаю с конфетами? Вам, я вижу, лет под восемьдесят, а все трудитесь. Тяжело, небось?

– Тяжело на скамейке сидеть и целый день пустые разговоры вести. Молодухам косточки промывать, – застреляла бабулька по углам кабинета вострыми глазенками. – Меня словно депутатшу сюда привезли на черной «Волге». Спасибо вам большое.

Поняв, что расположил к себе бабку, Ловчинов вынул ручку из пенала и приготовился записывать и задавать ей вопросы.

– Меня дед Куракин уже просветил, про Воропаева я вам сейчас все обрисую.

– Пожалуйста, сначала насчет врагов, – попросил Ловчинов.

– Он был такой тихий, невзрачный с виду мужичок, тюфяк по натуре. Интеллигентный такой, ни с кем не ругался, не дрался, вежливо поздоровается бывало и пройдет мимо. Дома он не курил, жена сердечница. Выйдет частенько на улицу, покурит, а окурок никогда не швырнет где попало, всегда спросит меня куда можно выбросить, аккуратно затушит, а после в мое ведерко кладет. Выпивал редко, печень, – указала тетя Клава на правый бок. – У его жены хронический порок сердца, никакой работы по дому не делала. Худенькая такая баба, синюшная лицом, как нагнется полы мыть, так у нее давление или боли в сердце. Всю жизнь на уколах сидела. А он человек занятой, научный, все время рано уходил и приходил поздно. От такого в хозяйстве проку мало. Сам себе стирал, и то редко. Ходил вечно в мятом дешевом костюмчике с затертыми до блеска локтями и таскал с собой полный бумаг рыжий портфельчик.

Как то раз я зашла к ним, мое письмо по ошибке в их ящик бросили. Они меня к себе пригласили и пока письмо искали, я успела оглядеть их квартиру. Батюшки мои! – развела руками старуха. – Телевизора нет, а кругом все книги да книги, шкафы и полки с ними.

Лицом Воропаев был неприятный, плешивый мужик в очках, вот с таким пузом как у беременной на седьмом месяце, – и дворничиха очертила руками огромный живот. – Такой мужик бабу на стороне в свои пятьдесят с лишним лет по жизни иметь не может. И я никогда не видела его с кем-то, кроме жены.

Выяснив из допроса тети Клавы все, что было запланировано, следователь понял, что в поселке искать любовницу бесполезно, а нужно ехать на место работы Воропаева.

По поручению следователя младший опер Кирсанов начал крутиться среди студенток третьего курса, на котором доцент Воропаев возглавлял кафедру Истории. Благо их оказалось, всего-то 25 человек.

Одна из них, Клара Вострицкая, рассказала:

– В принципе нормальный был преподаватель. Но на экзамене как-то спросил: «Согласна на тройку?»

Я ответила, что согласна. А он мне говорит: «Такая симпатичная девчонка и троечница». А я ему отвечаю, что если бы нам пятерки ставили за внешность, то я была бы отличницей. А он возьми и поставь мне пятерку в зачетку по Древней Истории. Я, конечно, обалдела, но ничего спрашивать не стала. Взяла зачетку и пошла.

После я на всех лекциях чувствовала, что он от меня чего-то ждал, глядел на меня странно, и даже предлагал остаться после занятий и поработать с предметом дополнительно. Я отказалась, сославшись, что времени по вечерам у меня нет. Я на полставки дежурю в фойе гостиницы. После этого на экзамене по Новой Истории, который прошел недавно, он мне пятерку уже не поставил, – с грустью закончила Клара.

– Ну что ж, Кларочка, – посоветовал младший опер, – заниматься нужно лучше. А где у вас фиксируются результаты экзаменов? – полюбопытствовал он.