Владимир все-таки не удержался:

– Ангелы ведь созданы хорошее делать.

– Отменно правильно! Только сие означает, что ангелы должны знать, что есть – «хорошее» и что есть – «плохое». Полное же знание об этом имеется только у Бога. Первое знание, таким образом, было получено ангелами, а не человеком, вот один из них и решил, что знает всё обо всём. Тут нет удивительного – любая в мире возможность означает, что это рано или поздно случится. Отправляться в дальний неизведанный путь, ожидая в нем всякого, – таково условие для рожденья истории. Или никуда не отправляться, то есть вообще не начинать ничего.

– Если я правильно понял, падший ангел был, таким образом, предусмотрен?

– Неизбежен, точнее сказать.

– Так, но ясно не до конца. Почему он стал вредить человечеству и сотворил зло?

Священник сдвинул брови, впрочем, без выражения гнева.

– Тут страшная путаница, сын мой, – он даже махнул от себя рукой, – падший ангел зло не сотворил – он узнал о нем после собственного сотворения. И наличие в мире зла увеличить вовсе не в его силах – это просто наличие того возможного, что не связано с деланьем доброго. Доброе, – прозвучало громче: – нужно делать. Порой всего лишь небольшими усилиями, но иногда и жертвенными. Всё остальное в жизни, как вам сказать, не белого цвета… немало черного, а больше – серого, оно как сильно разбавленный яд, не чувствуемый, но уничтожающий постепенно. И эта дрянь тоже падшему ангелу не нужна.

– Так что ж ему надо, для чего он старается?

– Для себя. Он уже не может выйти из спора с Богом, в этом его трагедия. – Священник словно извлек что-то из памяти: – О, это был когда-то самый умный из ангелов, а ум не желает оставаться покорным. Мир, как хочу я вам донести, может быть сотворен лишь во всей полноте, и кто-то из ангелов должен был получить ум в крайней степени. Но даже простой человеческий ум всегда находится в каком-то конфликте с действительностью, и от этого рождаются недовольство, обида. А полнота мира требует обиды даже на само мироздание или, во всяком случае, на свою в нем судьбу.

– Ну и диалектика… постойте, ангел, стало быть, был обижен.

– Почувствовал себя так.

– А какого этого, ну, не хватало ему?

– Очень просто – его судьбой распорядились не спрашивая о том. Человек волен в своем жизненном выборе, он может, в конце концов, выбрать смерть в борьбе за свою земную свободу. А ангел, назначенный служить Богу и людям, ничего этого, по замыслу о себе, не может.

– То есть опять – не может, но должен найтись, который сможет?

– Который захочет – правильнее сказать. И что ему оставалось в своей борьбе? Раз Бог учит не совершать ничего греховного – значит, он будет искушать грехом человека. Хотя занятие это для него нерадостное совсем.

– Вот, теперь понял. Нет, маленький еще вопрос: а без ангелов было нельзя? Ну, что называется, «напрямую»?

– Напрямую… а вы своей волей сюда ко мне пожаловали?

Ответ подсказался из «классики»:

– Волею пославшего мя прокурора города.

– То-то.

Оба улыбнулись друг другу, Владимир хотел встать-попрощаться, но вспомнил вдруг, что с реалистическим образом сатаны сталкивался в литературе всего один раз, и редкая возможность беседы с таким человеком подтолкнула на, может быть, смелый слишком вопрос:

– А к Воланду из «Мастера и Маргариты» вы как, простите, относитесь?

Он даже голову слегка опустил, опасаясь, что сотворил неуместное что-то, бестактное.

– Ох, интересно вы, сын мой, сейчас спросили! – искренне прозвучало в ответ, и у Владимира, что называется, отлегло. – Да-а, очень в канву нашего разговора.

Хозяин улыбнулся, показалось – не только гостю, но и себе самому, потер руки, готовя ответ…