, «китайских стульчиков»44, «пробивания фанер»45. Могли и «накормить голодана»46 – всё по мере тяжести и разновидности «проступка». За серьёзную провинность или в связи со своим «плохим настроением» «деды» выходили из каптёрки, устраивая экзекуцию всем «слонам» и «духам» роты или одного конкретного взвода. В качестве так называемой «профилактики» прилетали сапоги, табуретки или что под руку «дедушке» попало. Начиналась «сушка крокодилов»47. Всё зависело от настроя и желания «дедов».

За провинность считалась и грязная подшива48 на утреннем осмотре49, и не резко выполненная команда. О серьёзных «косяках»50, от которых пострадала вся рота, упоминать не стоит. В разряд «провинившихся» мог попасть любой.

Побывав в каптёрке не раз, Мишка вспоминал напутственный совет отца – «не лезь на рожон». Он для себя решил: «Раз сломать сложившуюся систему невозможно – нужно просто выдержать. Выжить. Потом будет легче».

Тем временем маменькины сынки, вытирая сопли и слёзы, оставляли часть, и как справедливо подметил Демидов, «вне всякой зависимости от наличия у них мышечной массы». Конечно, физически крепкие были более подготовленными, а потому и более стойкими духом, но «ломались» не только хлюпики.

Юрий Куприянов с Мишкиного призыва был боксёром-разрядником51, он с самого начала держался обособленно, считая всех ниже себя. Наверное, поэтому Юра стал излюбленным объектом придирок и издевательств со стороны «дедов». Сержанты же особо рьяно следили за тем, чтобы он строго соблюдал уставные нормы: подход-отход к начальнику52, выполнение распорядка дня, в котором всё расписано по минутам53. Днём Устав, ночью «дедовщина». Поддержку солдат своего призыва Куприянов всячески отвергал. В результате, не выдержав морально-психологического воздействия, он совершил суицид. Повесился, привязав брюшной ремень к водопроводной трубе.

После каждого беглеца, а тем более после суицида резко увеличивалось количество занятий по строевой и физической подготовке, принимались зачёты по знанию общевоинских уставов. Ротный и взводные54 из расположения не вылезали. Построения с целью проверки наличия личного состава сопровождались длительными монологами офицеров, призывающих солдат к соблюдению порядка и воинской дисциплины. В строю рота простаивала часами. Заместитель командира по воспитательной работе (которого в разговоре по-прежнему называли замполитом55) проводил душещипательные беседы. Что эти беседы могли дать? Если кто-то вдруг, купившись на его вкрадчивую откровенность, имел неосторожность взболтнуть чего лишнего – он тут же попадал в разряд «стукачей». «Стукачи» в армии долго не живут.

Офицеры-воспитатели-перевоспитатели – «инженеры человеческих душ» – могли ли они изменить убеждения и восприятие человеком жизни как таковой за время его службы в армии? Повлиять на мировоззрение солдата, который не о службе думал, а как бы быстрее вернуться домой? Солдата, в сознании которого прочно засела «дедовщина» с её полуворовскими понятиями?

Валера Смирнов первым из «духов» получил от родителей посылку. Он шёл, мечтая по-братски поделится ею со всеми из своего взвода. Не тут-то было – «деды» подозвали его в курилку56. Бесцеремонно, подобно стае шакалов, они раздербанили коробку, распределив меж собой содержимое.

– Свободен! – Валерке вручили найденное в посылке письмо. И то хорошо, могли бы и письмо порвать.

Со всеми остальными почтовыми отправлениями – будь то денежный перевод, посылка или мало-мальская бандероль, приходящими в адрес кого-то из «духов», «деды» традиционно поступали так же.