После помолвки их отношения стали особенно трепетны. Рыцарственность Филиппа была безупречна, а гордая мужественность особенно оттеняла приступы его нежности. Ева уже стала заражаться его пренебрежением к мнению семьи, как вдруг ей принесли с почты телеграмму-молнию: Дорогая Ева, срочно позвоните по телефону… далее шел номер и подпись. Жду! Варавская. Кто такая Варавская? В этот дневной час она была в одиночестве, можно было б дождаться Филиппа, который сдавал просроченный экзамен за весеннюю сессию, но телефон был под рукой. Любопытство взяло верх, и она позвонила, отчего бы такая срочность? – вдруг что-то важное. Ответил мужской голос, она смешалась. «Вы, наверное, Ева?» – ласково спросил незнакомец и объяснил, что с ней хотела бы встретиться жена Билунова Афанасия Ильича. Афанасий Ильич – папаша Филиппа! Ева обрадовалась: какой бы ни была эта встреча – все-таки сход с мертвой точки в отношениях со свекровью. Что ж, она готова. «Когда?» – «Прямо сейчас, я уже жду вас у подъезда». Прямо детектив какой-то… Ева поспешно оделась – этого она потом себе простить не могла, кое-как наложила макияж и бегом спустилась вниз. У подъезда еще никого не было, кроме одинокой черной машины. Пользуясь передышкой, она достала косметичку и вновь принялась шлифовать лицо. Тут ее окликнул тот самый ласковый мужской голос. Оказалось, он принадлежал шоферу как раз той одинокой «Волги», а говорил он с ней по радиотелефону! Ева чувствовала, как в груди колотится ее бедное сердце. Машина шла необычайно быстро, не признавая никаких светофоров. На крыше сверкала мигалка. Иногда ревела сирена. Ее везли как важную шишку. На заднем сиденье. С задернутой шторкой. Одним махом они пронеслись через центр летней Москвы и, свернув на Олимпийский проспект, подкатили к отелю, где шофер провел ее сквозь кордоны швейцаров в отдельный ВИП-кабинет ресторана на втором этаже. Она оказалась в приятной просторной комнатке. За круглым столиком на диване сидела молодая женщина и читала иностранный журнал. Встав, она очаровательно улыбнулась и протянула Еве необычайной белизны холеную руку.

– Здравствуй, Ева. Давай знакомиться. Я – Тина.

Еву удивила ее молодость.

Она совсем не походила на снимок, который ей однажды показал Филипп – молодая мать и отец в санатории ЦК КПСС в Крыму. И почему Варавская, а не Билунова? Наверное, это девичья фамилия, запуталась Ева.

Матери Филиппа можно было дать максимум тридцать лет, да и то с натяжкой. А, наверное, ей сделали подтяжки лица, предположила Ева. И эта красавица – мать двоих детей? Вот что могут большие деньги! Тина была необычайно хороша в короткой простенькой юбке салатного цвета с рубашкой из хлопка. Но простота одежки была кажущаяся, это были первоклассные вещи из парижских бутиков.

– Откуда вы меня знаете? – удивилась Ева, пожимая узкую прохладную гибкую страстную руку.

– Филипп показывал твои фотографии. Потом, мы же виделись на похоронах Калерии Петровны Пруссаковой. Но какое это имеет значение. И почему на «вы»? Говори мне «ты»!

Ева смешалась – ее запомнили домработницей, но говорить «ты», конечно, не стала. Такой стиль ей показался крайне фальшивым. Варавская заметила ее смущение и не стала настаивать: провинциалы особенно чувствительны к дистанции. Тут в их кабинке появился официант какой-то невероятной свежести, в белейшей лилейной рубашке с бархатной бабочкой, в чернейшей угольной фрачной паре. «Предлагаю заодно и пообедать». Ева кивнула и молча и глупо продолжала кивать, соглашаясь со всем, что предложила красавица. Тина не преминула воспользоваться ее полной беспомощностью в меню и дважды вдруг меняла выбор блюд все под те же кивки.