– А мы тут про конституцию говорим, – воспользовавшись возникшей паузой, проскрипел великий князь Михаил Николаевич. – Какая, к чёрту, конституция?! Здесь восстания на носу! Того гляди, полыхнёт по окраинам, как в Польше сорок лет назад! Брат мой Константин и маркиз Велёпольский тоже пытались либеральными реформами умиротворить поляков, а в результате Константину плечо прострелили и маркизу дважды шкуру попортили. Плюс полтора года с повстанцами воевали. И всё без толку. Опять эти пшеки восстать готовы.

– Папа́, вспомните, как удалось то восстание подавить? Вооружённые банды повстанцев держали весь край, а как только манифестом освободили крестьян и дали им землю, всё сразу изменилось. Крестьяне перешли на нашу сторону и стали помогать нам ловить повстанцев. Революция и кончилась, – не удержался и высказался Николай Михайлович.

«Николай, ратующий за создание в России конституционного строя, постоянно спорит с отцом, которому введение конституции как серпом по одному месту. Патриарх семейства Романовых является ярым монархистом и кроме самодержавия ничего не принимает, но потихоньку начинает сдавать позиции, знакомясь со статьями нового верховного закона», – подумал я про себя.

А великий князь Николай Михайлович между тем продолжал:

– Есть большая вероятность того, что принятие конституции именно в этот момент позволит удержать людей от революций и восстаний. Они смогут участвовать в управлении государства через выбранных представителей, смогут с самого низа донести до императора чаяния народа.

«Всё, Филипп Эгалите завёл свою шарманку. И как взрослый человек может так верить во весь этот демократически-либеральный бред?! Ему что, истории Французской революции мало?! Чем закончил герцог Орлеанский?! Да и в моём прошлом-будущем великий князь Николай Михайлович с радостью воспринял Февральскую революцию и признал власть Временного правительства. А закончил жизнь в общей могиле у стены Петропавловской крепости с другими князьями из рода Романовых, как и многие генералы, которые способствовали отречению от престола Николая II. Хорошо, что сейчас не видно явной тенденции противостояния всех против Александра IV и регента Михаила Александровича, кроме определённой группы семейства Романовых энд ко́мпани. Но это классические дворцовые дрязги за власть. При этом первый из претендентов на престол из старших Александровичей мёртв, хотя он и не основная фигура в этом комплоте», – подумал я, слушая великого князя.

– Господа, хотя мы и собрались обсудить вопрос о введении конституции, но сейчас надо выяснить все подробности о гибели великого князя Алексея Александровича, – прервал Михаил словесные излияния своего дяди.

Великий князь Николай Михайлович обиженно замолк, а остальные вслед за регентом обратили свой взор на Ширинкина. Бедный генерал вновь вытер пот со лба и висков, после чего произнёс:

– А мне пока больше нечего сказать, ваше императорское высочество. Генерал Трепов ещё довёл до меня, что принимает все меры по поиску анархистов, а также сказал, что доложил всю информацию великому князю Сергею Александровичу, который собирается прибыть на место преступления.

– Понятно. Берите стул, Евгений Никифорович, и присаживайтесь к столу. – Михаил показал на место за столом рядом со мной.

Я чуть подвинулся, а Ширинкин через несколько секунд разместился рядом. Всё это время за столом стояла тишина.

– Что будем делать, господа? – нарушил тишину регент.

– Будем искать убийц и разбойников, – мрачно произнёс Плеве, автоматически классифицировав анархистов как субъектов преступления.