Очнулся Калман уже в своей палате. Там было тихо и удивительно светло, но на этот раз свет давало не солнце, а луна. Она словно специально светила в его небольшое окно своим огромным диском, как будто в надежде его увидеть. Он не стал сопротивляться, послушно поднялся с кровати и вошел в ее свет, но сразу после того, как это сделал, в голову тут же вернулись все страшные воспоминания. Те измученные люди, которых, как ему казалось, он никогда раньше не видел, их изувеченные лица, движение рычага, холщовые мешки, агония, предсмертный хрип. Калман невольно упал на колени и закрыл уши руками. Этот усталый и в то же время прощальный возглас вдруг оглушил его изнутри. Впрочем, даже сейчас, вполне осознав всё произошедшее, он отчаянно противился соглашаться с тем, что там были Алма и Ган. Вполне возможно, что это были просто полные тезки. На этой мысли он раз за разом запинался, и сразу после что-то глубоко внутри начинало кричать криком и царапало душу. На самом деле, Калман точно знал, что это были они.

В ту ночь он почти не спал, думал много, сложно и тяжело, и когда к нему рано утром заглянула всё та же медсестра и грустно объявила о том, что его вновь переводят в пункт контроля, даже не расстроился. Ему уже было наплевать. И это не было преувеличением, его окаменение после той страшной казни словно поселилось в нем и заполонило всё тело. Калман перестал бояться, перестал бороться и отныне был согласен со всем. Даже откровенный подвал со свободно гуляющими по нему крысами, в который его посадили сразу после лечебницы, Калмана совершенно не смутил. Немного удивило лишь то, что допроса в тот день, так и не случилось, но и об этом долго думать он не стал, просто забрался на дощатую койку и почему-то быстро заснул.

Утро в этом месте наступало не с завтрака, а как раз с допросов. Калман не успел и глаза открыть, как двое дуболомов ввалились в его камеру, схватили за руки и куда-то потащили. Он не сопротивлялся, только всю дорогу думал, что, вероятно, не очень хочет умирать голодным. Тем временем охранники втащили его в какую-то коморку, усадили на высокий стул, пристегнули наручниками и спешно вышли.

– Фамилия?! – грозно спросил его кто-то из темноты комнаты.

– Энквист, – отчеканил Калман.

– Как относишься к нашему великому правительству?

– Насрать на него.

– Вот скотина! – ощетинился второй голос.

– Как есть, ребят. Дайте покурить?

– Ты совсем ахренел?! – вновь возмутился второй голос.

– Угомонись, – осек его первый. – Этот персонаж нам нужен. Ведь вся его спесь может быть направлена на желание отдать долг родине. Так сказать, на личную встречу с неприятелем, лицом к лицу.

– Давайте! – смело согласился Калман. – Уже как-то всё равно, куда и зачем.

– Конечно, всё равно, – вкрадчиво продолжил первый голос. – Ведь у тебя из родственников была только мама, но даже она сегодня умерла в больнице. Инфаркт, знаешь ли, такая опасная вещь.

Калман всего на долю секунды невольно сжался, но быстро взял себя в руки. Показывать этим скотам, что ему от этой новости невыносимо больно, он категорически не хотел.

– Ясно, – максимально отстраненно ответил он. – Ну так что? Курить-то есть?

– Дай этому ублюдку сигарету, – со смехом произнес первый голос. – Вероятно, мама была не из лучших. Да? Господин Энквист.

– Не ваше дело, – уже прикурив ответил Калман.

– Ах ты паскуда! – не выдержал второй.

– Всё нормально, – остановил его первый. – Скажи, чтоб вели обратно.

Глава 4

До сих пор Калману казалось, что он никогда не сможет вынести всего того, что переживает сейчас, но он по какой-то невероятной причине продолжал жить, ходить и иногда даже есть. Поначалу приставленные к нему надзиратели вели себя очень скверно, они старались ударить или унизить, но он на их выпады реагировал только еще большим спокойствием и непонятно откуда взявшейся гордостью. Ему больше не было всё равно, но уже точно не больно. Вся, что была в его теле, боль закончилась в тот момент, когда его вернули обратно после объявления о смерти матери. С тех пор Калман не чувствовал вообще ничего, причем ни физически, ни морально. Наверное, тогда стоило всерьез задуматься о своем психическом состоянии, но и на это обстоятельство ему уже было наплевать.