– Да, мам. Я здесь.

– А я уж подумала, что тебя тоже забрали, – сказала она и, всё так же шаркая, но уже подозрительно медленно появилась в дверях кухни.

– Что значит тоже?

– Алму нашу забрали.

– Как забрали? – возмутился Калман и непроизвольно вскочил. – За что?

– Это ты мне скажи, родной, – ответила мама, после чего прошла дальше и устало опустилась на ближайший стул. – Говорят, она предала страну, ей грозит высшая мера.

– Не может быть! А где Ган?!

– Там же. Они все там. И не кричи, пожалуйста. Я и так эту ночь еле пережила. Да и соседям этого знать вовсе не нужно.

– Прости, – невольно остановил себя Калман и сел обратно. – Видимо, здесь есть и моя вина. Я отпустил их. А сам ушел другим путем, я даже ненадолго заплутал.

– Ты ни в чем не можешь быть виноват. Уж точно не в том, что умнее остальных. Лучше расскажи мне, что там произошло. Вы ходили за мясом?

– Да, – хрипло сознался Калман. – Вон оно лежит возле двери.

– Ой, пойду, уберу, – сказала мать и попыталась встать.

– Нет, сиди!

Калман в один миг вскочил, ринулся в коридор за пакетом, затем быстро его распаковал, наскоро нарезал мясо крупными кусками и спешно всё убрал в дальнюю часть морозильной камеры их допотопного холодильника. Осмотрелся уже после.

– А что с самим пакетом делать? – растерянно повертев в руках серую пластиковую субстанцию, спросил он.

– Об этом не беспокойся, – уверенно заявила мама. – Я завтра сожгу его где-нибудь на пустыре. Я ведь слыву среди соседей ведьмой, так что вопросов не возникнет.

– Мамочка! – прошептал вдруг Калман и упал перед ней на колени. – Прости меня.

– Так, а ну-ка встань! Ты здесь не причем и потому не смей обвинять себя в том, в чем не виновен.

– Но я должен был что-то сделать! Я должен был это предусмотреть!

– Ты никому ничего не должен, тем более ты и не знал об этом. Постарайся взять себя в руки, нам нужно подумать.

Мать вдруг вобрала в себя воздух, осмотрела потолок, и вскоре у нее появилось то самое выражение лица, которого он боялся всю жизнь. Абсолютно серьезное, без капли прежней любви и нежности, невероятно сосредоточенное и во многом грозное.

– Кто мог за вами следить?

– Не знаю. Уходили ночью.

– А кто мог сдать?

– Сложно сказать. Только если те, кто был с охотниками, но тоже вряд ли. Скольких взяли?

– Я не знаю.

– Значит, вероятно, только по приговорам поймем, кто предатель.

– Нам некогда ждать. Тебе нужно уходить. Рано или поздно они тебя сдадут.

– Мам, я должен что-то предпринять.

– И что ты сделаешь? Выйдешь на площадь с плакатом, как все эти бедолаги до тебя?

– Нет. Я могу попытаться найти этих охотников. Их главарь говорил, что наше начальство тоже в доле. Возможно, из-за их участия у меня получится всё замять.

– Хорошая мысль, – согласилась мама. – Значит, сегодня ночью идешь их искать. Уходишь в лес.

– У меня нет связи с ними, так что для начала мне нужно каким-то образом поговорить с Ганом.

– Нет, не нужно, – немедленно отсекла эту мысль она. – Я сама всё разузнаю. А ты будешь сидеть здесь, причем тихо, как мышь.

– Ты со своими больными ногами туда не дойдешь.

– Я дойду хоть на край земли, если это касается моего сына, – безапелляционно заявила она, и Калман невольно притих.

Перечить матери он не любил, не так был воспитан, да и за свою недолгую жизнь был уже научен много раз, что она редко ошибается. Когда-то давно, еще ребенком, Калман навечно запомнил, что именно такое ее поведение и выражение лица всегда означали, что перечить ей не стоит. На такую дерзость не решался даже его отец.

– Ладно, хватит разговоров, – продолжила вдруг мама и с каким-то о воодушевлением поднялась на ноги. – Мне что-то еще нужно у них узнать или только то, как связаться с этими охотниками?