Маркиза поднялась, зашелестело простое платье цвета морской волны. Жестом она приказала Обэли удалиться. Очень медленно Эльсейда подошла к Лертэно и встала почти вплотную. Эртер уловил запах мускуса, исходивший от ее кос, собранных в тяжелый пучок. Одна прядь черной змейкой спускалась на щеку. Маркиза дотронулась до его волос, перехваченных лентой.

– А я думала, волосы у тебя сами вьются, – тихо сказала она.

– Совсем немного. А так это заслуга нагретых щипцов.

Эльсейда уверенно провела пальцем по его губам.

– Ну, красоты у тебя от этого не убавилось.

Ее рот едва изогнулся в полуулыбке. Морщинки на мгновение обрамили чуть сощурившиеся оценивающие глаза. И голос у нее был необыкновенный, женщины стараются говорить нежнее, выше.

– Я много о тебе слышала. И хотела узнать, правда ли то, что рассказывают.

Лертэно, поцеловав ее запястье, произнес:

– Главное, чтобы ты была готова узнать.

Аквамариновое платье соскользнуло с плеч. Маркиза тряхнула головой, шпильки бесшумно упали на пол, устланный оркальским шелковым ковром. Прежде чем поцеловать Эльсейду, герцог подумал, что у нее восхитительные плечи и что уезжать завтра совсем некстати.

Через три часа, когда мерцание свечей уступило место летнему сумраку, Лертэно гладил обнаженное тело Эльсейды, такое же молодое, как и лицо.

– Я могу часто приезжать, – сказал он.

Эльсейда лениво потянулась и ответила:

– Не нужно.

Герцог приподнялся на локте и свободной рукой притянул маркизу за волосы к себе.

– Почему? Ведь я люблю тебя.

Она лишь пожала плечами и спокойно произнесла:

– Я не люблю тебя.

Лертэно усмехнулся и отпустил ее темные пряди. Какая же у нее белая кожа, словно мрамор! А глаза в темноте совсем черные, огромные, как у дьяволицы. Он поцеловал ее в лоб. От тела, как и от волос, пахло мускусом. Ночь скрывала черты лица, четко очерченные губы, красные настолько, что они казались подкрашенными. Какого черта нужно возвращатся в Армалон! Рэссимонд как-нибудь проживет лишний день без своей бледной принцессы. Жаль, в темноте не разглядеть выражения ее лица.

– А я влюбился. И буду приезжать. Ты же не станешь прогонять меня?

Эльсейда рассмеялась. Смех у нее, как и голос, был низкий, немного хриплый.

– Ты не думал, что с каждым годом я не буду становиться моложе?

– Ну, кое-что у тебя до конца жизни останется… А если вдруг решишь меня прогнать, я возьму в осаду твой игрушечный замок, где вместо защитников – одни мазилы и виршеплеты.

Лертэно показалось, что маркиза наконец-то с удивлением на него взглянула, и он продолжил:

– Ты, наверное, думаешь, что на помощь бросятся Неверинг, Армалон и твой деверь? Пока они опомнятся, я уже буду в твоем дворце, и тебе ничего не останется, как вручить мне свое сердце. А потом я отвезу тебя в Кальярд… нет, лучше – в Тельсфор.

Эльсейда снова рассмеялась.

– Разве устраивают войны из-за женщин?

– Когда-то очень и очень давно великая война, погубившая царство, случилась из-за одной красавицы.

– Но это было очень и очень давно. Теперь лишь в рыцарских романах прекрасный герой бросает вызов королевствам, чтобы спасти возлюбленную, да и то не в каждом. Кто сейчас разрушит хотя бы город ради любви?

Эртер задумался и ответил:

– Одного безумца точно я знаю. Армондэ Форльдоку не хватает только плененной дамы. Что до меня, то я похитил бы прекраснейший цветок Бенна и…

– Не нужно. Ярчайший рубин короны всегда тебя примет в своем игрушечном замке.

Солнечные лучи, пробиваясь сквозь мутные зеленоватые стекла, выкладывали на полу плетеный орнамент. Рисунок теней получался скучным, неинтересным, холодным. Почти серые шпалеры серебрились на стенах, и застывшие на них герои сказочного повествования казались призраками. Если распахнуть окно, то солнце вольется в комнату и своею жизнью напоит стены, ткани, мебель. Правда, оно разрушит все волшебство и удивительную прохладу покоев.