Лертэно поморщился и выглянул из повозки с криком:
– Туларо!
Щегольски одетый юноша, гарцуя на вороном жеребце, подъехал к повозке и поклонился, отчего белое перо на его маленькой красной шапочке кокетливо качнулось.
– Туларо, что говорят, мы скоро приедем?
– Говорят, что скоро, ваша светлость. Оруженосец его сиятельства едет второй раз, так он сказал, что к обедне доберемся.
Герцог удовлетворенно кивнул и откинулся на подушки. Какое-то время он задумчиво смотрел перед собой, а затем его взор упал на графа Вользуанского. Безобразно большой тонкий рот, очень светлые, почти белые локоны, брови, ресницы. Руки крепкие и грубые. Непомерно сильное тело. Еще одно воспоминание, которое необходимо стереть из памяти. Настроение и без того тоскливое, стало еще хуже.
Можно было снова погрузиться в бездумную дрему, но мешали пажи, затеявшие игру в карты. Игра эта была запрещена эдиктом Эрвика V, однако на указ откровенно плевали. Герцог Артехейский оплачивал карточные долги своих придворных. Гьюрт Форльдок обращался к ростовщикам, проиграв свой рыцарский лен одному из Арисилей. Королева со слезами умоляла герцога Милертского втайне от Эрвика выкупить рубиновую розу, которую она отдала в залог. Самому Лертэно пришлось выручать Эльжена Туларо, проигравшего не только доспехи, коня, фамильный перстень, но и самого себя.
Паж герцога залился тоненьким смехом, выиграв у товарищей. Тут же начались тычки, шлепки, возня, кто-то кого-то пнул… Принц щелкнул пальцами. Мальчишки, уловившие недовольство Лертэно, разом на него воззрились, послушно сложив руки на коленях. Эртер слегка кивнул в сторону старого Лескуло и покачал головой. Пажи тихо прыснули в кулачки и принялись снова тасовать колоду.
Герцог со вздохом снова выглянул в окошко. Раскрывавшийся пейзаж продолжал навевать не самые приятные мысли. Перед глазами стояла Орталь с твердо сжатыми губами и укором во взгляде. Его герцогиня… За все время их брака ему не в чем было ее упрекнуть. Не любил уже, но кто любит жен? Быть может, лишь Эрвик свою Гамиру. И то вряд ли. Что же до Ортали… Его выбор предопределила любовь к другой женщине.
В 660 году Ноарион, вернувшись ко двору после положенного траура, обнаружил Лертэно слегка обезумевшим от переполнявших его чувств. Граф выслушал десятки стихов, воспевающих Прекрасную Даму, пламенные речи, посвященные всё той же особе. Кто стал избранницей герцога, было известно всему двору. В кого мог влюбиться юноша с первого взгляда, прибыв в Армалон? Разумеется, в королеву, прекрасную Гамиру. Было достаточно одного взгляда, заставившего одновременно дрогнуть два сердца. Ему едва минуло восемнадцать, ей шел двадцать шестой год, и они, никогда ранее не любившие, начали с упоением играть в возвышенные чувства. Он был верным и преданным рыцарем, бросившим свое сердце на алтарь служения далекой возлюбленной; она была недоступной Дамой, принимавшей как должное пылкость его полудетского увлечения. Их любовь была чиста, к тому же обставлена как полагается, и посему Армакер принял ее благосклонно. Однако со временем столь прекрасные и возвышенные чувства, словно сошедшие со страниц рыцарского романа, претерпели изменения. Последуй они за этой чудесной метаморфозой, триумфальное начало придворной жизни герцога Гвернского очень быстро стало бы концом. Через год после первого «решающего» взгляда Гамира почувствовала вожделение, от которого стало невозможно дышать. То, что в королеве вызвало смущение, удивление, тайную радость, Лертэно привело в ужас. Поначалу он смело предавался мечтам, представляя далеко не целомудренные картины. С удивлением он заметил в глазах платонической возлюбленной нечто новое, пугающее, явно указывающее на возможность воплощения его грез в жизнь. Несмотря на юный возраст, герцогу не пришлось долго размышлять, чем для него закончится подобная страсть. Богатое воображение предоставило несколько эффектных сцен на эшафоте, и любовь пошла на убыль.