В мелькнувшей перед нами сцене, когда я вбежал в операторскую… емкости преобразователей на контрольной стереомодели светились красным. Накопители неисправны и собираются взорваться.

Марков молча вернул запись в исходную точку. Вот я бегу, вот контрольный пункт, операторская, стереомодель… Нет красного цвета.

Кто, как, зачем? Я почувствовал, что схожу с ума, когда услышал сухой смешок Маркова.

– Чувствуете, что сходите с ума, да, Пол?

Профессор остановил просмотр и хлебнул из чашки.

– Можно еще сахара? Спасибо. Понимаете, Пол, перед тем как идти сюда, я немножко поработал с изображением. Взял запись, которую смотрел Роб, подкрасил на ней накопители и показал ее вам, а потом показал старую. Ваша реакция была точно такой же, как в конференц-зале, это положительно забавно и еще раз доказывает вашу невиновность.

– Но кто же подправил запись?!

Марков задумался.

– Не знаю, Пол. Боюсь, высказанное ради смеха предположение может оказаться верным. Вспомните все, что вы знаете о Жаке. Он микробиолог, направлен сюда с Земли из Всемирной Академии Наук для участия в экспериментах по выявлению ископаемой жизни на Ганимеде. Ископаемой и, возможно, до сих пор активной. Вспомните, наверняка слышали об этом: были предположения, что подо льдом Ганимеда могли сохраниться очаги жидкой воды, подобные океанам Европы. И, раз уж на Европе жизнь бьет ключом, почему бы ей здесь не содрогаться в предсмертных конвульсиях? Кроме того, лед. Многие организмы могут быть вмороженными в него и пережить в анабиозе не один и не два десятка миллионов лет. Особенно если это местная, адаптированная к поясу Юпитера, жизнь. И Жак летит сюда ее искать. Он носит очки, не расставаясь с плохим зрением. Не выращивает волосы на лысине. Я не заглядывал к нему в рот, но уверен, там найдется два-три гнилых зуба. Знаете, Пол, далеко не все натуралисты придерживаются таких крайних взглядов на неизменность природы, особенно, когда дело касается их лично. Они галдят о недопустимости вмешательства в естество, устраивают демонстрации против очередных успехов генетики, но чуть заболит почка, обнаружат в ней камень – бегут к врачу. Потеряют, не дай бог, палец – тут же спешат его регенерировать. Призывают к полному запрету животноводства, но не хотят отказываться от мяса, предлагая заменить его искусственно выращенным. Где же логика, где победа естественности? Впрочем, внутри течения натуралистов много ручейков и завихрений, большинство вполне разумны и редко доходят до такой крайности, чтобы отказываться от лечения. Жак – отказывается, хотя и лечит других, совмещая основную специальность с должностью второго врача на станции.

Он допил кофе и покачал чашку в руке, разглядывая донышко.

– Нда. Это не гадание на кофейной гуще. Это – серьезное подозрение, Пол. – Марков нахмурился. – Боюсь, придется доложить Бобсону. Жак имел возможность подставить эмулятор состояния завода вместо реального контроллера. И он мог за несколько минут перекрасить стереозапись. Нужно отправить ее на экспертизу. Но прошу вас, Пол, посидите пока под арестом. Пусть все думают, что вы остаетесь главным подозреваемым. Займитесь самообразованием, вы же стажер-исследователь. Я попрошу доктора Боровски связаться с вами и придумать задание.

Мне показалось или при последних словах на его лице мелькнула усмешка? Не думает же он, что у меня с Мэгги… Мне шептали, по станции ходят слухи… Да смешно, ей-богу, она же как мамочка. Пестует меня и готовит, гы-гы, к взрослой жизни Настоящего Ученого. Доктор Боровски упорна в своих заблуждениях.

Мы попрощались, я остался один.