Да, я что-то понимал. Я никогда не был на Кубе. Мне говорили, что там как в раю, только очень бедно. И учительницы работают проститутками по пять долларов за ночь. Или за сеанс. Сеанс ведь не обязательно бывает ночью, правда? Вот если предположить, что тихие геи действительно снимают номера в нашем «Дюпоне»…

– Ты понимаешь, что все это значит?

Михаила явно раздражало мое зависание.

– Что?

Он наливал Dark Label уже до краев. Вот-вот начнет из горла. Я катастрофически не успевал за ним, и слава Богу.

– Иванчук получит целое государство. Раулю восемьдесят пять, ему по хрен. А Иванчук, наш простой Юрка Иванчук из питерской подворотни, назначит себя послом в Штатах и при ООН. И станет сидеть в двух особняках, здесь и в Нью-Йорке. Как неприкосновенный, твою мать, посол. Чрезвычайный, на хрен, и полномочный. Суверенного государства. Прямо под животом у Америки. И будет договариваться с американским президентом о судьбе какого-нибудь, сука, Гуантанамо.

– И что?

Нет, снова не сказать ничего внятного было бы неприлично. Он во мне разочаруется. Да, нет ведь ничего более выгодного, чем собственное государство. Только собственная религия, может быть. А в настоящем раю, который совсем не здесь, тоже, наверное, очень бедно все, как на Кубе. Там ведь поселяются нищие, и откуда тогда же в раю бабло, то есть деньги? Постояльцы его все как птицы небесные, не сеют, не жнут и не пашут. Точно на Острове свободы. Рай ведь и есть истинный остров свободы, если задуматься.

Не помню, сказал ли я все это или обо всем этом промолчал.

Перед лицом миллиардера, даже сильно пьющего, всегда бывает неплохо промолчать.

Михаил уставил на портфель уже всю пятерню. Большую, но худощавую, как взгляд фотомодели.

– Здесь – все бумаги про сделку Иванчука с братьями Кастро. Он разместил у них три с половиной ярда баксов. И обещал еще десять, когда его партия выиграет выборы. Две его военные яхты уже стоят в заливе Свиней. Это гигантский скандал. Когда американцы узнают, что у них творится под брюхом, они изничтожат Иванчука. Ты понял?

Он, должно быть, любил повторять такой вопрос.

– Да, я понял.

Потверже надо звучать, потверже, им это нравится.

– Что сделать?

В ответственные минуты голос Михаила слегка трезвел. Во всяком случае, так казалось.

– Сделать надо слив. Оптимально – здесь, в американской газете. Хорошей газете, не желтой. Процентов пять материалов. Этого хватит, чтобы поиметь Иванчука по самые гланды. Но не совсем поиметь. Совсем нам не надо. Надо, чтобы он понял: мы кое-чего можем. И если он от меня не отлезет…

Я, конечно, знал, что Михаил должен Иванчуку восемьдесят пять миллионов долларов. Или Иванчук так считает. Но это много кто знает, не Бог весть какая тайна.

– Восемьдесят пять миллионов? – спросил я почти убедительно.

В ответ он только повернул ко мне портфельное лицо – с явственной гримасой брезгливости. Вроде как «что ты вообще знаешь о восьмидесяти пяти миллионах? ты их хоть в жизни видел?». Или: «все что-то понимают про эту историю, не пытайся показать, что понимаешь лучше остальных».

Dark Label переливался через все края, но успевал исчезнуть в многоугольном рту моего клиента.

– Портфель вы мне отдаете?

– Отдаю. Но давай еще посидим. Я слишком долго шел сюда из гребаного Four Seasons.

Я должен был задать вопрос, который не мог не задать.

– А как вы вообще пришли в Dupont Circle?

– Ногами. Этими ногами пришел. Меня там встретил друг мой, Федя. Который ядерное разоружение. И сказал: если хочешь три дня пить, иди в Dupont Circle. И приставил мне своего порученца. И сказал порученцу: отведи его в Dupont Circle. Так я сюда и пришел.