«Время оставляет опечаток, но стоит лишь хоть раз забыть,

Как неизменно угасает та жизнь, в которой растворим».

Пьер зачитал вслух две строчки и вопросительно посмотрел на старика.

– О, это, мсье Нуаре, как раз-таки о том, что я сейчас делаю. Что наше с вами дело заключается в каждодневном очищении картин. Очищая их, мы тоже проходим путь очищения. И становимся более терпеливыми и уравновешенными натурами. Вам это определённо пойдёт на пользу, – Этьенн, не отвлекался от своего дела, – вы лучше начните с самого начала читать. Я вам буду всё разъяснять по ходу чтения.

Пьер открыл книгу с самого начала. И начал читать…

Пережив очередную метаморфозу внутренних переломов, Пьер стал привыкать к тому, что видел ночами во сне, днём видел на картине. Вечерами он ходил к старику Этьенну в лавку познавать, обучаться всем тонкостям и самосовершенствоваться. Что днём, что ночью, его ничто не омрачало.

Сон, в котором он видел одно и то же, постепенно начал доставлять ему всё больше удовольствия. Он снова начал разговаривать и ласкаться с девушкой, которую сам же проиллюстрировал в своей работе. Она была не просто воплощённой мечтой, она была уникальной, привлекательной, сексуальной и манящей. Пьер начинал влюбляться в неё ещё с большей силой. Несмотря на то, что она была нарисована его рукой, и даже аромат от тела был с примесью красок, что ещё больше нравилось Пьеру, она стала для него единственной. Той, которую уже никто не смог бы переплюнуть в обыденном настоящем мире. У неё был свой характер и повадки. И даже порой она обращала внимание на то, как ему следовало бы себя вести в её обществе. И, как водится для большинства женщин, старалась изменить Пьера в лучшую сторону. Словом, красота, характер и натура – всё в ней бесконечно манило его. Он мог покрывать поцелуями всё её тело до тех пор, пока не прозвенит будильник. Они проводили время, не слезая друг с друга, а после наслаждались приятными беседами. Он начал раскрываться и рассказывать ей о том, откуда он приходит. А она слушала внимательно и сосредоточенно, раскрыв свои алые губки в восхищении.

Так Пьер постепенно начал приходить в себя и получать огромнейшее удовольствие от проведённых ночей. Его вдруг осенило, что это не наказание, а, наоборот, дар. И именно то, что он так страстно желал – неземное чувство любви и благодарности, с той, с которой не сравниться ни одна другая женщина. Он наконец начал принимать всё как данность. Удивляясь самому себе прежнему, что не был способен принять когда-то желаемое и ставшее действительностью сразу.

Помимо обретённой любви, он частенько гладил орла и купался в озере, валялся под деревом и любовался небом. Всё было также реалистично, как и в жизни. С тем исключением, что здесь было собрано в одном месте всё то, что он так любил и чем восхищался. Один лишь минус был для него: в картине не было виски, к которому он так пристрастился. Но и это ему уже было не столь необходимо. Оно отходило на второй план. Она для него стала лучше алкоголя. Она стала для него кислородом.

Пьер проснулся с улыбкой на губах, прокручивая в голове все детали проведённой ночи. То, как руки гладят бархатистую кожу возлюбленной, и как он целует изящную тонкую шею. То, с какой страстью соединяются их тела, и земля уходит из-под ног, когда они находятся в объятиях друг друга.

Поскольку Пьер сравнивал её с Галатеей, он дал ей имя в честь неё, ласково называя девушку Гала. Предварительно поведал ей миф о Пигмалионе, создавшем скульптуру и влюбившемся в неё. Ему нравилось как она смотрит на Пьера, снизу вверх, как раскрываются её губки, стремясь к поцелую. Она всецело принадлежала ему и представляла собой воплощение идеальной женщины в представлении Пьера.