Далеко за Уралом проявлений ксенофобии было значительно меньше, чем в европейской части Советского Союза, но всё же ксенофобия существовала и мне приходилось сталкиваться с её проявлениями.

Когда я был совсем маленький, мы играли в войну. Заводилой был парень лет пятнадцати, он давал звания всем игрокам. Мне, самому младшему, досталось звание ефрейтора, а все остальные были рядовыми. Я был этому рад, потому что ефрейтор по званию был выше рядового. Мы отлично поиграли, набегались, «навоевались», а дома я радостно рассказал маме, как мы удачно спрятались, обхитрили ребят и в итоге победили.

– Мама, я был ефрейтором!

– Ефрейтором? Ну ладно! – сказала мама, поджав губы.

Я повернулся к ней и увидел её глаза. Эти глаза я запомнил на всю жизнь: в них неожиданно появились слёзы.

Другой случай произошёл со мной, когда я немного подрос. Как и принято у ребят, мы часто соревновались между собой, иногда ссорились, иногда дрались. Как-то мы боролись с одним мальчишкой, он был выше и крупнее меня, но я всё равно его победил. Мы были в том возрасте, когда проигрывать было очень обидно, особенно если победитель меньше тебя. Ребята стали смеяться над ним, проигравший мальчишка чуть не заплакал и со злости сказал мне:

– А зато ты еврей!

После нашего поединка у меня был такой моральный подъём, ведь я вышел из него победителем. Но после этих слов я был как проткнутый мяч: из меня разом вышла вся сила. Я ощутил беспомощность, потому что не знал, как на это отвечать. «А зато ты еврей!» – из его уст это звучало как оскорбление, как выражение презрения. Это было очень неприятно: пощёчина, на которую невозможно ответить. Именно так я воспринял его слова.

Папа никогда не говорил о том, что он еврей, что его родители евреи и что наша семья еврейская. Мы никогда не разговаривали на эту тему. Я очень люблю своего папу, но я думаю, что в этом вопросе он был неправ: он не подготовил меня к жизни, в которой к евреям проявляют агрессию просто потому, что они евреи.

В Советском Союзе ксенофобия и антисемитизм существовали на полуофициальном уровне. Государственная политика в этом вопросе была двойственной. С одной стороны, проявления антисемитизма публично критиковалось, с другой стороны, существовало много примеров, когда евреи подвергались нападкам и травле, увольнялись с высоких должностей, их без причин осуждали и даже расстреливали. Например, в 1952 году было начато следствие по известному «Делу врачей». Докторов, лечивших партийных деятелей, необоснованно обвинили в заговоре и убийстве ряда высокопоставленных партийных работников, многие обвиняемые врачи были евреями. После смерти Сталина дело было пересмотрено, обвинения признали ложными, всех врачей реабилитировали. Но память об этом событии осталась.

Когда я получал свой первый паспорт, я также столкнулся с проявлением ксенофобии. В паспортном столе были дела на мою семью, они знали, что моя мама русская, а папа еврей. Когда я получал паспорт, меня спросили:

– Какую национальность записать в паспорте?

Я искренне ответил:

– Русский!

Сейчас я совершенно спокойно сказал бы: «Еврей». Когда я пришёл домой с паспортом, папа попросил посмотреть документ, чтобы узнать, какую национальность я указал. Когда он увидел напечатанное в моём паспорте слово «русский», он изменился в лице, но никак это не прокомментировал.

Папа не взял на себя функцию воспитания моего национального самосознания, маме, очевидно, не хватало образования, чтобы разобраться в этом вопросе самой и объяснить его мне. Поэтому собственным культурно-историческим образованием я занимался сам, моё мироощущение сформировалось под влиянием книг, которые я прочитал. Я ощущаю себя русским государственником.