– Как камень? – спросил Миша.

– Точно, – сказала я, слегка удивляясь и пытаясь ухватиться хотя бы за это чувство. Впрочем, тщетно. Оно оказалось слишком слабым и недолговечным, прорыв забрал его в одно мгновение.

– Миша, давайте быстро всю информацию о себе, которая есть, а еще выкладывайте, что там происходит с гражданскими, какого черта у вас эти дурацкие номера, военные, да, черного цвета, и зачем мне стоит возвращаться обратно. Максимально четко и быстро.

Меня била крупная дрожь. Прорыв манил и сиял, вытягивая силу воли и вообще все эмоции; их сметало, будто в воронку, в вакуум открытого космоса, а я должна была каким-то образом удержаться за пульт управления, да еще закрыть шлюз.

Я с силой стукнула кулаками по дверце: даже мысли приняли метафоричность, заложенную в чертовой книге.

– Вы что-то там видите, да, Оливин? – удивленно поинтересовался Миша, и я все-таки запрыгнула на пассажирское сиденье, захлопывая дверь за собой.

Хотелось бредить и пророчить, взять кисть и рисовать широкими мазками реальности, их границы, наложение друг на друга, легкие розовые и фиолетовые оттенки, пастель, мерцание, переход из состояния в состояние. Хотелось жить. Хотелось умереть. Хотелось…

– Я не представляю, почему тебя послали вместо Гамова, но ты же не можешь идти, ты бы видела свои глаза. Гамов тоже такой делается, но на секунду, а потом собирается и идет внутрь. Нет уж, я тебя туда не пущу, а Москва… Ну поминай как звали. Слышишь?

Я слышала, но слушать не хотела. Мое внимание привлекла какая-то деталь, нудная, цепляющая и портящая все деталь, но она тут же растворилась, уступая место прорыву. Разлому. Та реальность… Она была целиком моя, от начала и до конца, стоило только сделать несколько шагов, переступить границу.

Я даже на месте почти подскочила. А ведь перенос физического объекта в субъективную реальность захлопывает ее, если объект остается внутри! Как я сразу об этом не подумала. Надо лишь дернуть за ручку…

Мотор взревел, и мы вихрем унеслись вперед, а потом так же резко остановились. Теперь снаружи снова шел снег, и рядом стояли какие-то хмурые мужчины в форме аварийщиков, не пропуская туда, откуда мы только что вынырнули, страшенную блондинку на БМВ.

На заднем сиденье заорал телефон. Я нахмурилась и обернулась, чувствуя странный прилив надежды. Звонил Туров. Я чертыхнулась и выключила звук. Помотала головой, восстанавливаясь и силой изгоняя поток чужих эмоций.

– Аварийка, да? – спросила я, поворачиваясь к Мише.

Тот смотрел на меня, вытаращив глаза.

– Аварийные службы? Так вы народ к прорыву не пускаете?

Миша медленно кивнул.

– Напугала?

Он растерянно пожал плечами:

– Просто… Когда я заступил на службу, возил только Гамова. А он так не делал ни разу. Глаза у него так не светились. Не отражали другую реальность.

Я хмыкнула. Немного болела голова. Рядом с виском снова притаилась непонятная заноза.

– Зефир. Черные номера. Так мы числимся за военными? Какого черта?

– Не совсем за военными. А возвращаться вам стоит только потому, что лично я не переживу, если вы не вернетесь.

Я зачарованно склонила голову, отметив про себя, что дело обстоит еще хуже, чем просто абстрактные вояки, и предпочла не расспрашивать. Мысли вроде бы очистились, но я по-прежнему не знала, зачем возвращаться.

– Да и Гамов меня убьет, – неуверенно добавил Миша, и тут-то я окончательно вернулась с небес на землю.

– Что вы все так его боитесь, – фыркнула я и распахнула дверь.

В машине сразу стало холодно, зато голова мгновенно посветлела. Так, прорыв, заходим, точка напряжения, деконструируем – и обратно. Может быть, даже выпить кофе с симпатичным Мишей. А что, денег хватит, наверное, купить чашку. Хотя по моим стандартам беден, как церковная мышь.