С каким облегчением я увидел отреставрированный тронный зал. Никакого крестейского пурпура и ангелов с щупальцами. Павлин Селуков, глядящий на нас рубиновыми глазами, был точной копией того, которого расплавил Михей Железный. Все остальное казалось еще более свежим, новым, сверкающим. Фрески на стенах изображали битву при Сир-Дарье. Дальнюю стену украшал героический поход Кярса, все его гулямы сверкали золотом. Лица отступающих к реке крестейцев были исполнены отчаяния, а рогатые джинны на облаках массивными ковшами перемешивали дождь. История власти и судьбы искусно разворачивалась на этих стенах в мельчайших деталях.

А вот, наконец, и он. Шах Мурад сидел на золотой оттоманке – троне самых могущественных людей, которым я служил. Одет шах был очень просто: белый тюрбан без плюмажа, черный халат и небесно-голубые сандалии.

Он спустился с помоста и подошел к нам. Я склонил голову, и Рухи последовала моему примеру.

– Ваше величество, – сказал я.

– Ты даже не попрощался, Кева. Только спустя несколько лун после твоей пропажи в Лабиринте я узнал, что ты обнаружился в Зелтурии.

В его голосе звучало нечто похожее на печаль.

– Долг не позволил мне попрощаться.

– До меня дошли… слухи. – Печаль в его голосе сменилась надеждой. – О том, что в Аланье видели мою дочь Сади. – И снова печаль. – Но это невозможно. Мы ее похоронили.

– Это правда, ваше величество. Сади возвратили к жизни, в точности как императора Ираклиуса.

– Возвратили к жизни? – Он придвинулся так близко, что я почувствовал свежий аромат дерева арак в его дыхании. – Ты серьезно?

– Она в Зелтурии. Вы хотели бы ее увидеть?

Шах Мурад так сильно закусил губу, что я испугался, что пойдет кровь.

– Если это так, почему ты не привел ее сюда?

– Она не захотела.

– Почему?

Я постарался смягчить тон.

– Она… она не хочет обременять вас, ваше величество.

– Она думает, что ее жизнь станет для меня бременем?

– Не жизнь. Смерть. Вы уже пережили ее однажды. Сади боится, что вы запрете ее в клетке, чтобы не оплакивать снова.

В его глазах вспыхнул огонь.

– Она права. Я не спускал бы с нее глаз. Мое семя крепко, и у меня будут еще дети. К счастью, Алир здоров, и я позаботился о том, чтобы остальные мои дочери вернулись сюда. Больше я ни одной не позволю покинуть дворец. Я наполню эти залы детьми, как было до Михея Железного. – Он перевел взгляд на закутанную с ног до головы Рухи. – Ты привел мне новую рабыню? Почему она вся замотана?

– Нет, ваше величество. Она Апостол Хисти.

– И что вы с ней можете предложить моему царству?

– Боюсь, нам не дано стать дарителями. И похоже, вы и так справляетесь лучше, чем можно было надеяться.

– Да. Набег Рыжебородого на Никсос принес нам десятки тысяч рабов и множество сокровищ. Но Сирм лишился земель. Пока Тагкалай остается в руках этого жалкого мятежника. И есть… есть еще кое-что…

– Что?

– Тебя не было, когда над городом парил Архангел. Ты не видел, как он разлетелся на тысячи осколков. Я попрошу Эбру рассказать тебе обо всех странностях, которые из этого вышли.

Чего ждал от меня шах? Чего я ждал от него? Эти два вопроса как будто уже вступили в противоречие, а я даже не успел рассказать, зачем мы пришли.

– Я не собираюсь оставаться, мой шах. Я пришел за помощью. Вы знаете, что случилось в Кандбаджаре?

– Его захватили какие-то вонючие лошадники из Пустоши. Уверен, что шах Кярс быстро выкурит их оттуда.

– Без вашей помощи у него не получится.

– И какой помощи вы от меня ждете? – Он холодно усмехнулся. – Крестейцы могут напасть на нас в любой день. Мятежники в Тагкалае тоже могут захотеть расширить свои владения. Думаете, у меня есть лишние люди, оружие или деньги? – Он ударил себя в грудь. – Я должен удержать Сирм.