– Ну, пациенты не шастают в больницу периодически, они в ней лежат. Больница – это не поликлиника. Скорее она медсестра. Врачи в те времена, в основном, были мужчины, – вставил Кирилл.

– В какие «те»? – поинтересовалась Кира.

– Ну те, далекие. Дат на письмах, правда, нет. Но, думаю, это еще до революции было.

– Я могу сказать точно, – заметил Кузьмич.

– Как? Дат же нет!

– Он пишет, что на дворе 26-е сентября, а погода летняя, 26 градусов.

– Ну и что? Причем здесь год?

– А то, что 26 градусов тепла в Москве, не считая 2015-го, было только один раз – в 1924-м году.

– Кузьмич, ты – гений! – с восторгом воскликнула девушка.

– Нет, просто обратил внимание, – пожал плечами гость.

– Ну, а дальше что?

– Жили они где-то по соседству. Он пишет, что достаточно пройти до угла дома, чтобы в переулке вдали увидеть эркер ее квартиры.

– Это нам ничего не дает, – с разочарованием проговорила Кира. – Все равно не понятно, где он жил. И где жила она из этого тоже невозможно установить.

– Знаю. Но это важный момент. Он может пригодится.

– Может быть.

– Не может быть, а точно. В одном из писем он пишет, – Кузьмич какое-то время рылся в бумагах, пока нашел нужную. – «…Иногда вечерами я стою у открытого окна и думаю, как было бы хорошо, если бы мы жили здесь с тобой вместе, а мой каменный рыцарь охранял твой покой. Я вижу только его профиль, но все равно чувствую, что ему также грустно, как и мне».

– Так, и что, после этого тайна раскрыта? – с некоторой досадой воскликнул Кирилл. – Стоит у него дома какая-то статуя или статуэтка, и что? Не понимаю.

– А тебя разве ничего в этом тексте не смутило? На мысль не навело?

– А что меня должно смутить?

– То, что он видит только профиль.

– Нет. А что в этом такого?

– То, что, если бы статуя стояла у него дома, видеть бы он ее мог со всех сторон. Но он видит только профиль. И только тогда, когда стоит у окна. Это значит….

– Что статуя на улице. И видна она из окна только сбоку! – догадалась Кира.

– Именно. Но есть один момент. Если бы она стояла во дворе, то из окна можно было бы видеть только его макушку, а не профиль. Так что, она находилась рядом с его окном. Рыцарь же должен охранять покой.

– Рыцарь на фасаде здания?

– Это же очевидно.

– Как же мы его найдем? Наверное, таких зданий в городе сотни. И еще больше их с тех пор было снесено, – опять поникла Кира.

– Ты с питерскими львами не путай. Их-то, как собак на помойке, а рыцарей в Москве совсем немного. Точнее, всего семь.

– Правда? Так мало?

– Ну, может быть, сейчас больше. Но я рассматривал только те дома, которые были построены до 1924 года.

– Ну и что, нашел нужное?

– Погоди, не беги впереди паровоза. Обо все по порядку. Первое, самое известное здание – доходный дом Филатовой на Арбате, был построен в 1914 году. Но его я отмел сразу.

– Почему? На Арбате же много переулков.

– Не поэтому. Было две причины. Во-первых, строился этот доходный дом для очень состоятельных людей. Вы, вообще, знаете, что такое доходный дом?

– Не очень, но по смыслу угадывается, – неуверенно сказала Кира. – Дом, с которого получается доход?

– Совершенно верно. Это дома, которые строились для сдачи квартир в аренду. До революции 40 процентов домов в Москве были доходными. В таких домах совершенно определенная планировка – квартирная, как в современных домах, а не как в частных. Стоимость аренды в них зависела как от расположения дома, так и от количества квартир в них. Чем больше квартир, тем аренда меньше. Так вот, доходный дом на Арбате был рассчитан на состоятельных жильцов – витражные окна, мраморные лестницы, огромные зеркала в холлах. Конечно, все эти шикарные квартиры после революции были переделаны под коммуналки. Но, думаю, в таком шикарном доме селились ответственные номенклатурные работники, а не доктора, которые кромсают бедных животных в научных целях.