– Проходите. По коридору направо.

Я зашагал по коридору мимо ТОГО САМОГО МЕСТА. Дверь в кабинет Деда Афгана, как обычно, охраняли двое пионеров-первоотрядников: мальчишка и девчонка. Юнармейцы. Оба – в синей с белым парадной форме, в красных пилотках. Девчонка еще и в белоснежных бантиках. У паренька на груди – обычный «калаш», у девчонки – «ксюха»…

Я поворачиваюсь четко, как на параде, и беру «под салют». Кабинет Деда Афгана – святыня святынь! А паренек-то мои нашивки разглядывает. Ну-ну. Посмотри, малек, поучись. А девчонка… Ой! Вот это да!..

Лицо пионерки обезображено длинным шрамом. Просто он – слева, вот я его сразу и не заметил. Это кто ж тебя так? Наверное, бредуны, потому как у девчонки – три нашивки за поисковые рейды в зоны высокой опасности. Одна к тому ж серебряная… Молодец, мелкая! Хорошо дралась!

А теперь вперед, туда, где Алексей Бугров, председатель Тимуровского комитета, обустроил свой кабинет. У входа снова караул. Но теперь уже не тимуровцы, а юнармейцы. Правда, отряд минус шестой, не меньше…

Я салютую часовым, они отвечают. Один из них распахивает передо мной дверь.

– Разрешите?

– Проходи, товарищ Волков, проходи…

За большим письменным столом сидит… нет, не Бугров. Это Верховный пионервожатый республики, Иван Евграшин, а Бугров стоит рядом.

– Как добрался, товарищ Волков? – интересуется Евграшин. – Где устроился? Обедал?

Я отвечаю, что добрался хорошо, устроился у юнармейцев и вместе с ними пообедал в столовой, а в голове назойливо стучит: «Зачем вызвали? Зачем? ЗАЧЕМ?!»

– Ну, раз ты сыт и разместился, я думаю, что нет смысла тянуть. Верно, Алексей?

– Так точно, – подтверждает Бугров и, глядя мне прямо в глаза тяжелым, каким-то мертвым взглядом, не то приказывает, не то предлагает: – Ты сядь, Волков, сядь. В ногах правды нет.

Я усаживаюсь в удобное, обитое вытертым плюшем старинное кресло еще из старых, дотемных времен…

– Разговор у нас с тобой будет долгий, серьезный ну и, сам понимаешь, секретный…

Ого! Они что, задумали что-то? То-то я слыхал, что нынешний председатель Совета Дружин «не тянет»… Дела…

Евграшин откашливается, но говорить начинает Бугров:

– Вот что, Борис. Ты парень неглупый, грамотный, все о тебе хорошо отзываются… А вот скажи: ты когда-нибудь задумывался, что дальше?

– То есть как это? – Точно! Переворот затевают… Вот это влип…

– Подожди, Алеша, – в разговор вступает Евграшин, – дай-ка я проще поясню. Борис, как ты думаешь: через десять лет в нашей республике жить станет лучше?

– Ясно, лучше!

– А почему?

– Ну… Мы много строим, много делаем… Вот завод в Ухте на полную вывели… Даже птицефабрику собираемся… Детей много! А раз много детей – значит, будут рабочие руки, так? Значит, точно – жить станем лучше!

Закончив свои рассуждения, я гордо взглянул на них. Ну, разве я не прав? Но ни Евграшин, ни Бугров что-то не торопятся подтверждать мои выводы…

– Видишь ли, Борис, – Евграшин озабоченно чешет нос, – все было бы так, как ты говоришь, если бы не одно «но».

Что еще за «но»?..

– Скажи, ты в деревне бывал? – низким, без интонаций голосом интересуется Бугров.

– Ну, бывал…

– Поля, луга видел?

– Да видел я, товарищ председатель Тимуровского комитета. И поля, видел, и луга…

– Их больше стало? – и опять давит своим мертвым взглядом. – Вспоминай, звеньевой.

Да вроде нет. Там, где наш первый лагерь стоял, полей вроде даже меньше стало. Ну, точно. Я помню, что, когда совсем маленький был, у реки поле было овсяное. Я еще тогда говорил, что оно – геркулесовое. Нас туда на полевые работы посылали, в пионерский десант. Типа прогулки на свежем воздухе. А потом, когда уже постарше стал, пару раз по делам в этот же колхоз попадал. Так не было уже этого поля. Деревенские говорили – болото съело. И осушить не смогли. Вроде кто-то приезжал из Дворца пионеров – юный мелиоратор, что ли? – так он сказал местным юннатам, что сделать ничего не может… Да еще Ирка рассказывала, что будто бы дед ее подружки – старый большевик, ему уже пятьдесят шесть! – жаловался, что в деревнях у Двины посевные площади втрое сократились…