Приехавшая третья реанимационная бригада «Скорой помощи» госпитализировала маму в кардиологическое отделение Областной больницы, где за жизнь её боролись ещё одиннадцать суток.

Когда маму для госпитализации выносили из квартиры, за ней и над ней летело её астральное тело, которое для меня было столь же осязаемо, как и вся другая реальность, например – сквозняк или сиденье дивана подо мною. В тот момент я чувствовала также, что мне даётся свобода и воспринимала эту свободу, как насмешку судьбы. Зачем теперь она мне была нужна?

Спасти маму, не дожившую четыре месяца до своего 80-ти летия, несмотря на все усилия врачей, не удалось. Врач – патологоанатом Областной больницы, на мой вопрос о маминой голове, которая постоянно беспокоила лечащего врача мамы, ответил, что щадит мои чувства. Из этого я сделала вывод, что при возвращении мамы из состояния клинической смерти, врачу не удалось ей вернуть самое главное, – мозг. Видимо, именно имел ввиду лечащий врач кардиологического отделения Областной больницы, когда, расспрашивая меня о маминой голове повторял: «…а сердце бьётся…».

В совпадении повторного инфаркта с днём назначенной встречи с Виктором, я увидела категорически запрещающий знак на дальнейшие какие бы, то ни было, контакты с ним. Мало того, что повторный инфаркт случился в день назначенной встречи с Виктором. В час назначенной этой встречи – у мамы наступила клиническая смерть и это несмотря на то, что встреча уже была отложена. Как только приехала первая «Скорая», я сообщила об этом Виктору. Примерно за 4 часа до предполагаемой встречи.

Чего конкретно мне было опасаться в этом случае – не знаю, но, совпадение фактической смерти мамы с днём и часом предполагаемой встречи с Виктором, не кажутся мне случайностью. За год до этих событий мне удалось устроиться на работу.

Только после смерти мамы выяснилось, как много, действительно, я потеряла бы в деньгах, выйдя на работу. Насколько менее, соответственно, материально обеспеченной была бы моя жизнь после её смерти. При этом, ни мама, ни я не знали последствий моего возможного выхода на работу. Во всяком случае, я об этом не знала абсолютно точно, а мама – не знала наверняка, иначе бы она приводила другие аргументы в пользу моего сидения дома.

На этот раз она не дала мне встретиться с мужчиной.

С мамой я жила практически всю свою жизнь и насколько я её знала, она любой ценой постаралась бы не допустить эту встречу. То, что этой любой ценой будет её собственная смерть, она вряд ли предполагала. Хотелось напугать, хотелось сорвать встречу, а затем попросить не связываться с мужчинами. Очень по-женски и очень по-матерински.

Мама никогда не была человеком, желавшим мне свободы от своей власти – это сущая правда. Но правдой оказались бы и мои материальные потери, устройся я тогда при её жизни на какую-нибудь работу. Чего опасаться было мне в случае прихода Виктора?

Прошло три с половиной года после маминой смерти. Коронки расшатывались, с некоторых – отлетала керамика, жевание из-за отсутствия коррекции прикуса становилось всё менее комфортным. Я подумывала о поиске другого врача, но всё время откладывала этот самый поиск. Моя ограниченная мобильность, воспоминания о хождениях по ортопедам-стоматологам более 10-ти лет тому назад, отзывы знакомых и малознакомых пользователей ортопедических изделий, также не способствовали началу этого поиска.

Считается, что покойники подают нам сигналы с того света. На третий день февраля, в день рождения мамы, в вечернюю чистку зубов, коронка, на которой крепился съёмный протез слева, вылетела из зуба вместе со штифтом. Дальнейшее бездействие означало бы начало конца. Съёмный протез крепить теперь было не за что. Жевать, из-за отсутствия съёмного протеза, можно было только на двух контактных зубах справа под изношенными коронками, да и то ограниченно, потому что зубы эти не предназначены для полноценного жевания.