и недоступным. Он уже не простой смертный. Обладая особым даром перевоплощения, он, только мгновениями являясь в своем обычном виде, выступает в образах то медведя, то лося, то злых, то добрых духов. И кого бы не представлял шаман, какую бы мистерию не разыгрывал, он беспрерывно пояснял свои метаморфозы. Он рассказывал о местности, которую населяли издревле люди его народа, о природе края, о таежных зверях и птицах, об устройстве неба и земли, о сущности человека и животных, о том, что будет с человеком после смерти и что такое сама жизнь. И, предсказывая, предугадывая судьбу живых и мертвых, он пояснял свои мысли рисунками на бубне, колотушке, многочисленными подвесками, смысловая нагрузка которых в основном была близка и понятна слушателям, так как весь род своими руками тщательно шил, вышивал, ковал и пришивал их; рисунки же на бубне обычно выполнял сам шаман. Но за видимым, ясным для каждого участника камланий образом скрывался невидимый, тайный, сакральный смысл, который был известен только шаману, что вызывало к нему у соплеменников противоречивые чувства: и страх, и уважение, и преклонение пред его чудесным даром»[99].

Как бы ни выглядел шаман – цивилизованно или маргинально, он всегда оставался связанным с родом, со своим племенем, имеющим и почитающим первопредка или первопредков. Шаман – фигура до мозга костей социальная. Если кто-то полагает, что шаман – это волк-одиночка, то окажется прав, с одной лишь оговоркой. Это волк-одиночка, который живет особняком на границе своей стаи. Стая и этот волк неразделимы. Шамана могут бояться, обходить стороной. Но если что-то случилось – недуг, проблемы с урожаем, пропажа или какая-нибудь другая напасть, – идут на поклон именно к шаману. Да и духи призывают шамана не просто так. Шаман контактирует с миром духов от лица своего сообщества. Он представляет интересы общины, его членов в духовном мире (так же, как жрецы впоследствии представляли интересы царя и городов-государств).

Шаман, согласно Майклу Винкельману (Michael Winkelman), тесно связан с социально-экономической сферой. Шаман прежде всего является представителем сообщества охотников, собирателей или кочевых племен. Его деятельность имеет выраженную индивидуальную основу в отличие от других религиозных практиков, представителей малоподвижных агрикультурных обществ, осуществляющих деятельность в группе (коллективно) и обычно имеющих специализацию – распределение ролей и священную иерархию.

Известный антрополог Марвин Харрис (Marvin Harris) определяет шамана как представителя эгалитарного, доклассового общества, выполяющего функции магико-религиозного специалиста.

В 1919–1920 гг. этнограф С. М. Широкогоров нарисовал психофизиологический портрет шамана, назвав его «предохранительным клапаном от психических заболеваний», средством самозащиты рода, саморегуляции и стабилизирующим механизмом психологической сферы людей. На примере тунгусского шаманизма Широкогоров отмечает, что шаман как бы вбирает в себя духов, которые беспокоят и сводят с ума соплеменников, находит с ними контакт и гармонизирует внутриродовую среду. Шаманство выступает в качестве предохранителя от нервно-психических болезней и является своеобразным способом самозащиты, проявлением биологических функций рода. Таким образом, шаман оказывается в роли охранителя рода и выполняет родовые функции.

По мнению ряда антропологов, шаманство представляет собой одну из ранних форм религии или культ, центральной идеей которого является вера в необходимость особых посредников между коллективом соплеменников и духами (божествами). Этих посредников (шаманов) избирают, наделяют полномочиями и обучают сами духи. Как отмечает М. Элиаде, по сравнению с ранними формами религии шаманизм не привносит ничего оригинального – тройственное деление мира, мировая ось, сакрализация пространства и прочее существовали и до шаманизма. Но только в шаманизме космо-теологическая концепция преобразуется в конкретный мистический опыт.