И самое неожиданное – необыкновенно красивая сексуальная жизнь. Сколько ласки, нежности и страсти было в этом человеке! Я ходила как в тумане любовном: все ночи он меня любил, запивали испанским вином «Кампо Вего» с фруктами… Такие чувства я испытывала впервые! В 50 лет я познала истинную страсть и удовлетворение!
Быт тоже не отягощал: для любимого все готова была делать играючи! Я убедилась, что воспоминания Жорж Санд мне близки:
«Старый человек любит сильнее, чем молодой, и невозможно не любить того, кто любит вас так преданно. Он был красив, элегантен, изящен, весел, приятен, привлекателен и неизменно в ровном расположении духа. В молодости он был слишком очарователен и не мог бы вести тихую семейную жизнь… Быть может, я не была бы столь счастливой, живя с ним, у меня было бы слишком много соперниц. Я убеждена, что мне достался лучший период его жизни и что никакой молодой человек не сумел бы дать столько счастья, сколько он давал мне. Я никогда около него не испытывала чувства скуки».
Все, все полностью относится к моему мужу и ко мне! Мы с ним прожили двадцать счастливых лет. Муж посвятил мне стихи.
Гордой, прекрасной Фее любви и страсти нежной
Моей неповторимой, единственной Татарочке – Путеводной Звездочке – ОЛЕ от безумного Иванушки
Вот рассказала сейчас о нас с Иваном Васильевичем и тут вспомнила свою бедную мамочку.
Сколько ей досталось в жизни! Какая боль осталась у нее на всю жизнь из-за разлуки с любимым мужем!
Мама окончила в Крыму медресе (религиозную школу), потом тайно убежала учиться в город (под сеном на подводе), ибо девушек не выпускали, стала преподавать в школе родной язык и литературу, окончив девятилетку и двухгодичный учительский институт. Она была первой учительницей в Дерекое (под Ялтой, в ущелье, она изображена на картине «Старый Крым»). Отец – потомок турецкого дипломата, выкупившего землю вблизи Симферополя у фрейлины Екатерины II, где построил пять домов («беш эв» по-татарски), и всех жителей стали звать бешевли, то есть из Бешева.
Мама играла в спектакле «Арзы Кыз» в Симферопольском драмтеатре, но муж запретил ей. Приглашали ее в Москву сниматься в кино вместе со знаменитым артистом Алимом…
Мамины горести начались после ареста мужа как «националиста» из-за того, что он не принимал в организованную им коммуну другие нации. После его побега из тюрьмы маму терзали, требовали его выдачи, следили за ней, не разрешали преподавать и т. д. Она, 22-летняя женщина, вся словно окаменела, чтобы не поддаться на провокации, чтобы защитить и меня.
Она три месяца пробиралась к мужу в лесную чащобу, носила ему еду, отдала все свои золотые монеты, нашитые на шапочке национальной (которую нельзя трогать без острой необходимости), чтоб переправить отца в Турцию, а его мать и две сестры тайком от мамы уехали в Турцию как турецкоподданные (они боялись, что обнаружится их родство с моим отцом и их не выпустят).
Маму вынудили выйти замуж за кагэбэшника, угрожая ссылкой в Сибирь вместе с ребенком, но она всю жизнь любила только отца, помнила его, часто плакала, напевая старинные песни о разлуке с любимым.