Развесёлейшим глазом удиви,
Но не зови, брат, не надо, не зови.
Если больно, ты напейся, забури,
Прошатайся от зари и до зари.
Это ветер, он качает фонари,
Но не дури, брат, не надо, не дури.
Ты лицо свое улыбкой обнови,
Ты других своей улыбкой одари,
Только память за собою не веди,
Обойди, брат, эту бабу, обойди.
Нет, не можешь? Так себя ты обмани,
Ты ее глаза другими подмени,
Подхвати девчонку, с нею загуди,
Прижимай же, прижимай ее к груди…
Нет, не можешь?.. Даже песня – поперек.
Ногу – в стремя, сколько будет там дорог?
Не забыл ты, как любовью бередит?
Не боишься?.. Значит, будет впереди.
Но, не бреди, брат, не надо, не бреди…»
…Что ж чувство?.. Задушить его не сложно:
Оно ведь искренне.
Дымить сознаньем ложным —
легко…
Мозг – он наемный арестант:
понять – во времени,
почувствовать – талант!
А совместить одно с другим в движении —
такое удается только гению.
Мир стар, мир этот трудно удивить,
что от себя – в насмешку уходить,
что прятаться в заботы от любви…
А я не смог…
Зови ли, не зови…
… И третья
Писать тебе? Не знаю…
И поймешь ли?…
Но все равно опять тебе пишу.
Все понимаю: объясненья пошлы,
И этим перед временем грешу.
Но не жалею,
не унижусь сожаленьем.
Не тороплю, не требую решенья.
Вокзал, вагон,
я уезжаю снова.
Забудусь старым,
а проснусь ли новым?
Ну, улыбнись, вернусь я вряд ли скоро.
Ты отдохнешь от надоевших споров,
Поднимешь загражденья на глазах…
А жаль, я не успел тебе сказать
Того, о чем написаны тома:
Любил в тебе – Тебя.
А что – Ты,
думай-ка сама.
Эксперименты вряд ли стоит ставить,
Я понял все: пора тебя оставить
И впредь не путать страсти и любви.
Нас опыт учит… Долго?…
Виз-а-ви.[7]
Проснулся…
Радостен? Доволен?..
Нет, благодарен Вам
За то, что был я болен,
За то, что снова стал писать.
И я с сегодняшнего дня,
Как мысль под этим солнцем волен,
И не боюсь я заболеть опять.
И снова жив мечтой,
И снова – ветры рвитесь.
Разочаровываться – Вы боитесь,
А я ищу себя очаровать.
Письмо без адресата
Ну вот,
окончился и високосный год…
Твое молчание, не душит, не тревожит.
Взгляни, улыбка расслабляет рот
и меж бровей давно не морщит кожу.
Я снова – прежний, как в июльском дне:
спокоен, прост, не мучаюсь в сомненьях,
и глаз твоих я не ищу на невском дне,
и для любви в себе не лицемерю.
Устал пылать, остались теплые глаза.
На них ладони положи согреться.
Не многое сумеешь рассказать
в улыбке неустроенного сердца.
Но не грусти, что яркое в былом, —
ушедшее – да не затмит стоящего.
Мы все же больше будущим живем
и лишь немного – настоящим.
В ночных часах спокоен пульс Земли,
дыхание ее тепло и истово.
Меня сегодня мягкого возьми,
а завтра —
подарю себя искристого.
«Не бойся ни любви, ни одиночества; бойся не понять самого себя».
Алл Пантов
Часть 2
Петля любви
И режешь женщину из своего ребра,
как Бог когда-то резал из Адама.
1. Очарованный
«Змейкой тело, грудь, соски…»
Змейкой тело, грудь, соски, —
тушь, эскиз.
Что задумчив?
Поседели виски?
Пальцы вылюбили кожу,
скул базальт.
Там за веками, быть может, —
дым-глаза?
Мякоть-губы,
эти губы – как хурма:,
плод запретный, но пригубленный —
дурман.
Шорох, шепот двух запястий
у волос.
Откровение ли, счастье
прорвало́сь?
Как дыхание – движение ресниц.
Озаренная, крылатая,
проснись!
Прикоснись губами к векам,
одари, —
в эту ночь свободой ветров
говори.
«Молчит, волнуется, смеется……»
Молчит, волнуется, смеется…
И сердце бьется под ладонью,
как у птицы,
и тихое дыханье рвется…
Ресницы вздрогнули и губы:
– Ты любишь?
– Да, конечно да.
Сквозь ночь проходят города,
летят снега, идут дожди,
колышутся в надеждах дни,