И как Себя – собой осилить?
Под сводом мыслей, горблюсь, как атлант,
Как недоверием униженный талант.
Любил?.. Не знаю.
Не сказать такое.
Всю жизнь боялся скуки и покоя,
Был жив мечтой – осталась только ты:
Не божество, не гений чистоты, —
Реальность вся, такое не нарушить:
Ловить движенье губ и голос слушать,
Походку узнавать, изгибы плеч
И каждый взгляд в себе беречь.
Ты – легкая, игривая?.. шальная?
Ты – скрытная, надменная?.. стальная?
Ты – нежная, как тени на реке?
Ты – твердая, как булава в руке?
Ты, только – Ты,
Тебя не перечислить,
Желанье видеть больше счастья мыслить.
Бегу в людей, в других, – забыть тебя.
И взгляд в других,
Как новый взгляд в себя.
Молчу, смотрю и удивляюсь снова,
Ночами «опожаренный» брожу,
Улягусь старым, просыпаюсь новым
И от себя в насмешку ухожу.
Трезвею где-то к середине дня,
Твою двуликость и себя кляня.
Потом найдет – огромное, как ветер, —
И трезвым – пьян, усталым – все же трезв.
Но, право! есть ли лучшее на свете:
Любить, надеяться, стараться что-то детям,
Любовью богатеть, как не был даже Крез,
Искать, в своих поступках сомневаться,
Седеть, но все с зарею обниматься,
Вперед лететь, в ошибках падать вновь,
Мечтой будить «закиснувшую» кровь,
Весной волненье чувствовать под кожей,
Быть молодым и где-то старым тоже,
Быть правым где-то, где-то – ложным,
На все и ни на что похожим,
И снова думать: «Быть? Не быть?…»
И, как ни трудно – дальше жить?..
…Что ж чувство?.. Задушить его не сложно,
Оно, ведь, искренне.
Дымить сознаньем ложным —
легко.
Мозг – он наемный арестант:
Понять – во времени,
Почувствовать – талант!
А совместить одно с другим в движении —
Такое удается только гению.
Мир стар, мир этот трудно удивить,
Что от себя в насмешку уходить,
Что прятаться в заботы от идей…
А мне – не впрок, а я люблю людей.
Я откровеннее, и прятаться в горсти
Мне глупо.
Виноват? – скажу «прости»,
И, хочешь, руки положи на плечи
Бродяги странного по чувствам человечьим.
Вторая ночь
Скажу?
Скажу все завтра.
Но «завтра» – уже «сегодня».
Темная парадная,
Лестница, как сходни,
И хлопающая дверь железного лифта —
Словно гипербола ироничного Свифта.
Десять минут, двадцать, полчаса, час…
В голове – не мысли: брожение, квас, —
Предположения по стенам нависли.
«И ныне, и присно,
и во веки веков, Аминь!» – Сгинь!
Жду. А завтра – уже сегодня.
Темная парадная, лестница, как сходни,
И хлопающая дверь железного лифта —
Словно издевка ироничного Свифта.
И – ты… И все стало дискретно:
Лестница, лифт, Свифт, – конкретно,
Словно на яркой картине Филонова:
Разобрано на части и снова – собрано.
– Здравствуй.
– Здравствуй… Ты здесь?
– Жду тебя.
– Мог бы и не дождаться.
(Реплика дня, втиснутая в пространство,
как инкрустации «ты» и «я»
от небрежения до прострации).
Идем по улице,
Она – гордо, я – ссутулившись,
И оба – молчащие, как иконы творца,
Бессловесно взирающие с амвона.
«К пра – от – цам!..
Если пришел, надо говорить.
(Быть или не быть? Бить или не бить?
Как бы глубинное не забыть?..
И почему так трудно любить…
Стрельца?)
Что это —
равнодушие? неприязнь? самомнение?
Или защитная реакция души,
выросшая до отторжения?
«Не – спе – ши…»
– Все. Я возвращаюсь назад. —
Чувствую, как напряжено ее тело.
Выдержит взгляд? повернет глаза?
Я же хотел ей что-то сказать?
Но почему на губах узда?
Где запредельность предела?..
– Если хочешь унизить другого,
Прежде всегда, унижаешь себя.
– Да?.. Прощай.
Истинно – зря.
И снова – улица, фонари – в раскачку,
В голове мыслей – вульгарная скачка,
Во рту – пересохло, пресно.
И только откуда-то из груди,
Все осознания опередив,
Давится разудалая песня:
«Не зови, рвать, так сразу, не зови.
Полюбил ты заразу – оторви,