Дверь закрылась, отсекая холод и шум. Он стянул куртку, бросил ее на спинку кресла и с предвкушением отвинтил крышку термоса. Густой, насыщенный аромат свежесваренного кофе ударил в нос. Кеша налил немного в крышку-чашку. Напиток был черным, как и просил, и горячим. Он сделал первый, осторожный глоток.

Крепкий, обжигающий, с легкой горчинкой – настоящий кофе, а не та бурда из автомата. Тепло разлилось по телу, прогоняя остатки утренней апатии. Кеша сделал еще глоток, чувствуя, как проясняется в голове. Вот теперь – да. Теперь смена действительно началась. Он снова уселся в кресло, поставил крышку с кофе на стол рядом с клавиатурой и вернул внимание к мониторам. Сериал про викингов мог и подождать. С хорошим кофе работалось чуточку легче. Или, по крайней мере, терпимее.

Кофе сделал свое дело. Кеша чувствовал себя бодрее, почти готовым к рутинному бдению. Он отхлебнул еще немного из крышки-чашки, поставил ее на стол и вернул внимание к мониторам. Сериал про викингов был свернут, музыка стихла. Сейчас – работа. Или, точнее, ее имитация до тех пор, пока что-нибудь действительно не сломается.

Он лениво переключался между вкладками на четвертом мониторе, проверяя второстепенные системы – контроль доступа в административных зданиях, управление светофорами в центре, состояние датчиков на мостах. Все в штатном режиме. Зеленые огоньки и ровные линии графиков. Скука.

Его взгляд скользнул к третьему монитору, к мозаике городских видов. Обычно он не вглядывался, если система не выдавала тревожный флажок на каком-то из окон. Но сейчас что-то привлекло его внимание. Одно из маленьких окошек, показывающее картинку с камеры номер СТ-04, установленной у стройплощадки на месте снесенного Малого Каменного Театра, вело себя странно. Изображение не было четким. Оно мерцало, подергивалось, и сквозь него пробивались сильные помехи, похожие на снег на экране старого телевизора. "Фонит", как говорили на их жаргоне.

Камера СТ-04 была старой моделью, еще аналоговой, подключенной через какой-то древний коаксиальный кабель к ближайшему цифровому преобразователю. Такие часто глючили, особенно в местах сноса или активного строительства, где вибрации и пыль делали свое черное дело. Обычно на это можно было бы махнуть рукой, пометить как "низкий приоритет", но была одна проблема: если камера окончательно выйдет из строя во время его смены, а он не инициирует ремонт, и случись там что-то – отвечать будет он. Ему могли позвонить и выдернуть даже в выходной. А этого Кеша не любил больше всего на свете.

Он развернул картинку с СТ-04 на весь экран, чтобы оценить масштаб проблемы. Изображение прыгало. Видны были обломки кирпича, ржавая арматура, кусок уцелевшей стены старого театра, покрытый блеклым граффити. Но все это тонуло в плотной завесе статического шума. Белые и черные точки хаотично плясали по экрану, линии искажались, цвета плыли. Помехи были настолько сильными, что временами картинка почти полностью пропадала, сменяясь серым рябью.

Кеша раздраженно цокнул языком. Определенно, надо отправлять заявку. Он уже потянулся к клавиатуре, чтобы зафиксировать ID камеры и время, как вдруг замер. В хаосе помех, в этом мельтешении случайных точек и линий, ему показалось… что-то осмысленное. На долю секунды рябь сложилась в подобие… лица. Искаженного, растянутого, с темными провалами вместо глаз, застывшего в беззвучном крике. Оно мелькнуло и тут же снова распалось на бессмысленный шум.

Кеша вздрогнул так, что крышка с кофе едва не выскользнула из его руки. Сердце ухнуло куда-то вниз. Он наклонился ближе к экрану, вглядываясь в хаотичный танец пикселей. Но нет, ничего. Просто игра света и тени, порожденная сбоящей электроникой и его собственным воображением. Парейдолия. Мозг сам ищет знакомые образы в хаосе. Конечно. Что еще это могло быть?