Он терпеть не мог учения, а поскольку погода была настолько ужасной, и все так переживали за его голос, тонзиллит пришел на помощь. И без того подверженный простудам, Элвис научился драматизировать, преувеличивать симптомы с помощью одной лишь спички.

Такой я нравилась Элвису. (Фото: Blue Light Studios, Мемфис, Теннесси)

Было первое марта 1960 года, канун отъезда Элвиса из Германии обратно в Америку.

Мы лежали на его кровати, обнимая друг друга. Я находилась в полном отчаянии.

– Ох, Элвис, – вздохнула я. – Как жаль, что ты не можешь забрать меня с собой. Не представляю, как я буду тут жить без тебя. Я так сильно тебя люблю.

Я заплакала, эмоции окончательно взяли верх надо мной.

– Тихо, малышка, – прошептал Элвис. – Не надо так плакать. Мы здесь ничего сделать не можем.

– Я боюсь, что ты забудешь меня, как только приземлишься, – хныкала я.

Он улыбнулся и нежно поцеловал меня.

– Я не забуду тебя, Цилла. Я никогда не испытывал такого к другим девушкам. Я люблю тебя.

– Правда? – Я чуть не лишилась дара речи. Элвис уже говорил мне, что я особенная, но в любви никогда не признавался. Я очень хотела ему верить, но мне было страшно, я не хотела остаться с разбитым сердцем. Я читала некоторые письма Аниты и не сомневалась, что Элвис возвращался прямиком в ее объятия.

Прижимая меня к себе, он сказал:

– Меня разрывает от чувств к тебе. Я не знаю, что делать. Может, разлука поможет мне понять, что я чувствую на самом деле.

Той ночью мы любили друг друга еще более страстно, чем обычно. Увижу ли я его снова, окажусь ли в его объятиях, как было каждую ночь за последние полгода? Я уже по нему скучала. Мысль о том, что однажды эта ночь кончится и нам придется попрощаться, – возможно, в последний раз, – была невыносимой. Я рыдала и рыдала, пока боль не разошлась по всему телу.

Я в последний раз попросила его – взмолилась – скрепить нашу любовь. Ему это было бы так просто. Я была юной, уязвимой, отчаянно влюбленной, ему ничего не стоило бы мной воспользоваться. Но вместо этого он тихо сказал:

– Нет. Однажды это произойдет, Присцилла, но не сейчас. Ты просто слишком юная.

Я не спала всю ночь. Утром следующего дня, в доме 14 на Гетештрассе, я терялась среди огромной группы людей, бегающей туда-сюда по гостиной. Все хотели попрощаться с Элвисом, который в это время собирал последние вещи на втором этаже. Знание о том, что только я одна сопровождаю его в аэропорт, приносило немного облегчения.

Когда Элвис спустился, он был в хорошем настроении, шутил и смеялся со всеми. Наконец, попрощавшись со всеми гостями, Элвис повернулся ко мне.

– Ну что, малышка, нам пора.

Я мрачно кивнула и направилась за ним к выходу. Несмотря на дождь, на улице Элвиса поджидала сотня фанатов. Увидев его, они словно с цепи сорвались, стали умолять его оставить автограф. Закончив это дело, он запрыгнул в ожидавшую его машину, потянув меня за собой. Дверь захлопнулась, водитель надавил на газ, и мы помчались в сторону аэропорта.

Довольно долго мы ехали в тишине, потерянные в собственных мыслях. Элвис хмурился и глядел в окно, наблюдая за дождем.

– Я знаю, тебе будет непросто снова быть обычной школьницей после того, как ты была со мной, Цилла, но ты должна. Я не хочу, чтобы ты сидела и грустила после моего отъезда, малышка.

Я начала было протестовать, но он не дал мне, продолжая:

– Постарайся хорошо проводить время. Пиши мне, когда будет возможность. Я буду ждать твоих писем. Купи розовую бумагу для писем. Адресуй все Джо. Так я буду знать, что это от тебя. Пообещай мне, что останешься такой, какая ты сейчас. Нетронутой, какой я тебя оставляю.