– Хотите чего-нибудь выпить? Холодного чаю? Воды?

– Спасибо, все в порядке. Как вам тут нравится, все хорошо?

Обмен любезностями неминуемо завершился, и она наконец объяснила, что в молодости три года училась в Санкт-Петербурге, сама из Финляндии, муж из Норвегии, а жить они решили в Греции. Говорит на пяти языках, управляет строительной компанией в городе Родос и организует особые поездки для иностранных художников, которые хотят увидеть необычные уголки острова, недоступные пляжным туристам. Наше знакомство могло бы на этом и закончиться, но в какой-то момент мы оба вдруг решили, что разговор становится увлекательным, а яичница подождет, и она сказала:

– Элла, Алексей, я покажу тебе виллу.

Анн-Софи показала мне все: начиная с веранды с грилем, которую она использовала как конференц-зал для вечерних встреч со своими художниками; аллеи, обрамленной побегами винограда, – и вплоть до кладовки, зарослей лаванды и последнего кактуса, затерявшегося между огромных старых амфор, наполовину вкопанных в красноватую землю на заднем дворе у забора. После получасовой экскурсии хозяйка вспомнила, что ей пора в город, и на прощанье сказала:

– Алексей, пользуйся всем, чем хочешь. Попробуй виноград, попробуй плоды кактуса – они как раз поспели. Пока что ты тут единственный жилец. Еще одна пара постояльцев приедет только в конце недели.

Так я и поступал: ел ее виноград, гладил футболки ее утюгом из кладовки, даже кактус попробовал – и как ни осторожничал, этот ярко-желтый плод, казалось бы, аккуратно очищенный от кожуры ножом и вилкой, всадил мне в язык несколько злобных незаметных колючек. Фотка этого эксперимента уже через пару дней затерялась в моем инстаграме, а вот ранки от колючек еще долго напоминали о себе, как я ни полоскал рот морской водой днем и рициной по вечерам.

Рицина – ярко-желтое, довольно крепкое вино из бутылки-чебурашки за 97 центов – направляла взгляд в небо, а мысли в прошлое. В небе такая же ярко-желтая, как рицина, полная луна соседствовала с огромным пятизвездием Кассиопеи, выпершимся на передний план на ярко-чернильном небе. На какое непривычно высокое место ты здесь забралась, Кассиопеюшка! А в какое нежданное место забрался ты сам, Алексеюшка? Еще месяц назад ты и знать не знал о существовании этой виллы, о тени этого балкона над твоей комнатой, о вкусе чертовой рицины и вообще о том, что скоро снова вытащишь для новой поездки свой старый рюкзак, который носит следы стольких пляжей и придорожных камней, полит дождями в стольких городах и порыжел от солнца стольких стран, пошоркан ковролином в стольких самолетах и отелях. Рюкзак многократно усовершенствованный и настолько знаменитый, что стал даже героем эссе. Я написал его здесь же, на террасе виллы, в качестве развлечения и пробы пера. Глядя на рюкзак, я внезапно почувствовал к нему некое одухотворенное уважение, а потому, обложившись фруктами, сигаретами и антимоскитными дымилками вокруг ноутбука, написал следующее:

Одним вещам на свете суждена прозаичная жизнь в среде привычной ежедневной рутины, в монотонном служении людям, которое оценивается лишь суммой, уплаченной за эти вещи в магазине, и скоро забывающейся. Еще существуют вещи, вроде бы сделанные добротно и со смыслом, но едва только попадут в круговорот человеческих жизней, как тут же оказываются ненужными, и продолжают существование на обочине, незадействованные, брошенные, – и счастье, если их заметит какой-нибудь фотограф с художественными задатками и не до конца убитым офисной работой подсознанием поэта. Хоть так на них взглянут.