В три часа дня я наконец вылезаю из кровати и начинаю собираться на работу. Включив душ, я жду, что появится Каспер, но ее почему-то нет, и я даже ухитряюсь спокойно одеться. Я твержу себе, что отвлечься мне поможет именно работа, и на четвертый-пятый раз даже начинаю в это верить. А потом открываю дверь спальни, и день катится к чертям.

Смрад смерти кувалдой бьет мне под дых, и я бросаюсь к мусорной корзине у кровати. Стоит мне проблеваться, как в коридоре хлопает дверь. У моей комнаты тяжелые шаги стихают, и дверная рама со скрипом сотрясается от удара кулака. Я сплевываю пару раз, пытаясь избавиться от мерзкого привкуса тошноты, и оглядываюсь. В дверях стоит Мэрилин, обвязавшая вокруг рта и носа кофту в попытке спастись от вони. Я пытаюсь провернуть тот же трюк с банным полотенцем, но толку от этого мало.

– Проснулась наконец, – рычит она невнятно из-за самодельной маски. – Мы несколько часов пытались тебя разбудить.

На самом деле я не спала с одиннадцати, просто все это время пряталась в комнате, погрязая в собственном горе.

– Ты же прекрасно знаешь, что двери звуконепроницаемые, – отвечаю я, беру из корзины для белья рубашку и вяжу ее поверх полотенца. Смерть я все еще чую, и это зловоние так сильно и отвратительно, что буквально давит мне на язык. У меня внутри все содрогается, и я сглатываю, пытаясь сдержать очередной рвотный позыв. – А еще ты знаешь, что я встаю поздно, потому что работаю по ночам. Вы могли бы сами со всем разобраться, вместо того чтобы дожидаться меня.

– Твой сородич, – говорит Мэрилин. – Твой дом. Твоя забота.

– Формально он уже не человек, – начинаю объяснять я, но Мэрилин не слушает и уходит.

Долгую минуту я смотрю на порог, ища способ спастись от этого кошмара, но идей нет. Я не хочу идти вниз и видеть хаос, который Хранители оставили после себя. От одной только мысли об этом у меня подкашиваются ноги, потому что я знаю: если запах так отвратителен, вид будет еще страшней. Я мысленно припоминаю всех своих жильцов, надеясь уговорить кого-нибудь из них прибраться за меня, но тщетно.

В конце концов выбора не остается – я беру себя в руки и выхожу в коридор. Уже подойдя к лестнице, я понимаю, что придется попотеть. Меня захлестывает мимолетный, но сильный порыв разрыдаться, и я прижимаю самодельную маску к лицу так крепко, что немеет нос.

С Томасом Хранители обошлись неласково. Когда я видела его в последний раз, он стоял у кухонной стойки возле телефона. Теперь же он разбросан по кускам от стойки до моего кабинета, а вдоль коридора валяются его конечности. На ватных ногах я спускаюсь вниз, останавливаюсь на последней ступеньке и смотрю на кисть руки, которая лежит совсем рядом ладонью вверх.

Затем я иду на кухню, и очень зря. Нижняя челюсть Томаса застряла под холодильником, а остальная голова – на ножке стола. При виде того, что Хранители оставили от туловища, я хватаюсь за свой собственный испещренный шрамами живот. Затем мир вокруг подергивается чернотой, и я приваливаюсь к перилам.

– Со мной все нормально, нормально, нормально. – Кажется, это мой голос, но он не похож на мой.

Мне и прежде доводилось прибирать трупы в Элизиуме, но так ужасно все выглядит впервые, и жара тело Томаса тоже не пощадила. Я даже не знаю, с чего начать. В совок человеческую руку не заметешь. Подумав об этом, я начинаю истерически хихикать, пока до меня не доходит, что другой руки недостает. И куска ноги, и приличной доли внутренностей. Нетвердой походкой я обхожу нижние комнаты, не желая делать очевидных выводов, но, когда снова добираюсь до лестницы, правду приходится признать.