Я по-прежнему была статной и крепкой и на здоровье не жаловалась. Мои волосы под париками поблекли и стали скорее медовыми, чем огненно-рыжими; в них уже змеились седые пряди. Мне требовались очки, чтобы читать, иначе буквы расплывались, превращаясь в бессмысленные черные закорючки. Я быстрее уставала и по утрам бывала раздражительна. Но все это незначительная плата старине Хроносу, и жаловаться мне было грех. Годы пока что щадили меня.

Никто в моей семье не жил так долго. Среди английских королей долгожителей почти не встречалось. Я хорошо знала историю и могла сказать, что после Нормандского завоевания лишь пятеро дожили до шестидесяти, включая самого Вильгельма Завоевателя, который не дотянул до этого рубежа лишь совсем немного. Я была благодарна.

Сделаю-ка я себе подарок ко дню рождения и займусь своим любимым делом: переводом философского трактата. За кого бы взяться? Это должен быть кто-то, кого я никогда не пыталась переводить прежде, кто-то непростой, чтобы задача была мне интересна. Я остановилась на «Утешении философией» Боэция, сочинении, которое ученый написал более тысячи лет назад в преддверии казни по приказу императора Теодориха Великого. Если уж он находил утешение в философии, сидя в тюрьме в ожидании смерти, то я, которой не грозило ничего ужаснее шестидесятого дня рождения, точно могла найти его в ней.

Боэций писал на латыни, переводить с которой я всегда любила. Емкость латинских выражений неизменно приводила меня в восторг. Мысль, изложенная в шести предложениях на английском, на латыни вмещается всего в три. Как же хорошо, что язык древних римлян дошел до наших дней, напоминая нам о красоте их культуры.

Остаток дня, который я провела за своим письменным столом, роясь в бумагах и подыскивая слова, пролетел незаметно. Заходящее солнце било в окна, отчего жара делалась еще более невыносимой. Я уже собиралась отложить перевод и послать за прохладительным напитком, когда в комнату вошла моя дорогая Хелена.

– Мои наилучшие пожелания к… – заговорила она, сделав небольшой книксен.

Я встала и приложила палец к губам:

– Нет, моя дорогая. Сегодняшний день ничем не отличается от всех прочих.

Она все поняла. Но пришла она сюда не затем, чтобы меня поздравить.

– Меня попросили доложить вам, что прибыли неожиданные гости. Из Ирландии.

Ирландия! Неужели вернулся Уильям Фицуильям, мой лорд-губернатор? Плохие новости? Испанцы высадились в Ирландии? Ничего хорошего я не ждала. Мы были номинальными властителями Ирландии, и так дело обстояло на протяжении многих столетий, но наша власть там была весьма шаткой.

– Она ожидает в караульной.

– Она?

– Пиратка. Королева пиратов, мать всех мятежей в Ирландии.

– Грейс О’Мэлли?

Мы с ней состояли в переписке; она обратилась ко мне от имени своего сына, которого взял в плен мой губернатор в Коннахте. Я послала ей список из восемнадцати вопросов, на которые хотела получить ответы, прежде чем продолжать, но так их и не дождалась. Если бы ее ответы мне понравились, я бы помогла ей. Она расположила меня к себе первым же письмом, в котором обращалась ко мне с просьбой «даровать верной и преданной подданной Вашей право на протяжении всей ее жизни карать огнем и мечом всех врагов Вашего Величества невозбранно». Она определенно могла мне пригодиться и, судя по тому, что я о ней знала, свои обещания держала твердо. Она ходила на своих кораблях, одинаково хорошо владела мушкетом и шпагой и лично участвовала в сражениях – один раз даже с турками!

– Да. Она стоит на якоре в Темзе перед дворцовой пристанью. Говорят, на море она не уступает самому Дрейку.