– Я тронута, – искренне сказала я. – И я обещаю холить и лелеять моего дорогого Лягушонка.

– Я буду купаться в вашей благосклонности, – отозвался он. – Но очень надеюсь со временем стать для вас более чем просто лягушонком.

Так и завязалось это наше странное ухаживание. Последовали тайные пикники, прогулки и обеды. Скрытность придавала всему очарования. Он был галантным, забавным и скромным. В мягком предрассветном сумраке летнего утра я могла потянуться и сказать себе: «Елизавета, невеста французского принца». В самих словах «французский принц» крылась какая-то магия. «Давным-давно жила-была английская королева, которая полюбила французского принца…»

Я все еще могла иметь детей. Было еще не поздно. Могла изведать все те простые женские радости, в которых всю жизнь себе отказывала. То, что поначалу было просто циничным политическим ходом с моей стороны (затяжные брачные переговоры между Англией и Францией помешали бы французам заключить пакт с Испанией, и если бы Алансон стал воевать в Нидерландах за счет французской казны, это позволило бы мне сберечь деньги и людей), превращалось в нечто более запутанное.

Я не рассчитывала на то, что он станет ухаживать за мной лично, я не рассчитывала на то, что он окажется таким располагающим, и я не рассчитывала на то, что в то же самое время мой полуофициальный супруг предпочтет мне другую женщину. В нем было очень много правильного. Он был принцем, наследником королевского рода. По происхождению и положению он мне не уступал.

Однако же мои советники, в полном соответствии с мнением моих подданных, были от такой перспективы отнюдь не в восторге. Они не подозревали, что он в Лондоне, но знали, что готовился приехать, поскольку сами же выдали ему паспорт. После того как меня столько лет убеждали выйти замуж ради продолжения рода, они внезапно осознали, что я отказывалась от замужества не без причины, и оценили преимущества королевы-девственницы в управлении страной. Внезапно подобный союз перестал казаться им выгодным. Кое-кто из моих подданных даже имел наглость сочинить памфлет, в котором утверждалось, будто ни один молодой мужчина, не имеющий корыстных мотивов, не польстился бы на женщину моего возраста и что я, скорее всего, умерла бы, производя на свет наследника престола, так как уже слишком стара для деторождения. Он также называл Месье «инструментом французской нечистоты, гнусным и мерзким колдуном». За стенами моего дворца на каждом углу распевали про «странную женитьбу лягушонка на мыши».

Прежде чем сделать новость о прибытии Франциска достоянием публики, мне для моего собственного спокойствия требовалось провернуть одну вещь. Я должна была отвести его к моему астрологу Джону Ди. Ди прозревал будущее и составлял гороскопы; это он выбрал наиболее благоприятный день для моей коронации. Я безоговорочно ему доверяла.

Я пригласила французов якобы на небольшую увеселительную прогулку по реке. Молчаливые гвардейцы восседали на корме королевской барки – они сопровождали меня практически повсюду, безмолвные и незаметные, однако в нынешние времена без охраны ни одному правителю было не обойтись.

Мы двинулись вверх по течению в направлении Гринвича, мимо Собачьего острова, проплыли под Лондонским мостом и мимо особняков, высившихся по берегам между Сити и Вестминстером.

– А теперь мы покидаем город и направляемся на природу, – сказала я, когда мы проплывали вверх по течению мимо Вестминстера.

Река здесь сужалась, и с барки были хорошо видны оба берега. Зеленые тропки, вековые дубы с пышными раскидистыми кронами и таверны из камня и дерева подступали вплотную к берегам, а на мелководье лениво плавали лебеди. На левом берегу показался Барн-Элмс, где жил Уолсингем – жил, не подозревая о моем царственном госте. Сразу же за ним начиналась Мортлейк, родная деревушка Ди.