Но они ненавидели французов и напали на посланника Франциска, утверждая, что тот представляет «недостойную мужчины и принца французскую манеру сватовства». Кто-то даже выстрелил в него, до смерти перепугав. И этот выстрел перевернул мой мир. Французский посланник обвинил Роберта Дадли, выразив уверенность в том, что именно он стоял за покушением. «Тому, на чьей совести уже есть одно убийство, – сказал он, – ничего не стоит попытаться сделать это снова».

Я была потрясена. Он назвал моего самого близкого друга и товарища, человека, которому я доверяла настолько, что, когда заболела оспой, назначила его лорд-протектором королевства, – убийцей!

– Это гнусная клевета! – воскликнула я.

– Мадам, было предпринято также несколько попыток меня отравить, – сказал Жан де Симье, посланник, – о которых я не счел уместным упоминать. Всем известно, что Лестер – отравитель. Он отравил Уолтера Деверё, графа Эссекса. Он опоил его, когда тот находился за пределами Ирландии, а подействовал яд уже после его возвращения в Дублин.

– Это неправда! Граф умер от естественных причин! И вообще, зачем ему понадобилось бы травить графа?

Симье с жалостью посмотрел на меня.

– Я требую пояснить, что вы имели в виду! – воскликнула я.

– Ну как же, мадам, он отравил графа Эссекса, чтобы заполучить его жену. – Он сделал паузу, чтобы убедиться, что я его услышала. – Летицию. Они были любовниками, и граф им мешал. Лестер отравил его, когда тот что-то заподозрил.

– Это все гнусные сплетни! – отрезала я.

Видит Бог, подобные россказни ходили о любой мало-мальски известной личности.

Он распрямился, словно собираясь с духом перед тем, как против своей воли нанести мне последний удар.

– Это не сплетни, ваше величество, они с Летицией в самом деле женаты. Уже год как. – Он помолчал. – Об этом известно всем, кроме вас. В то время как Лестер препятствует вашему браку – не гнушаясь даже тем, чтобы на меня напасть! – сам он наслаждается радостями супружеской жизни. У него есть жена, вам же он в праве иметь мужа отказывает.

Я слышала его слова, но поначалу они были словами – и ничем более. Однако потом я все же заставила себя впустить их в сознание, вникнуть в их смысл, не подавая Симье виду, как сильно они пошатнули мою картину мира.

– Ясно, – произнесла я. – Значит, всего один шальной выстрел пролил свет на множество вещей. Я очень рада, сэр, что вы не пострадали, хотя обо всем остальном того же сказать не могу.

Год. Целый год Дадли водил меня за нос, скрывая правду. А его жена как ни в чем не бывало прислуживала мне в моих покоях, прикидываясь вдовой. Я не могла сказать, что было больнее: предательство, утрата или ощущение себя круглой дурой.

Как же она, должно быть, потешалась надо мной, Летиция, моя своенравная кузина. Каждый миг, находясь в моих покоях, она насмехалась надо мной. Добилась все-таки своего, одержала надо мной победу, увела у меня Дадли. Веселая Вдова, звала я ее. Ничего удивительного, что ей было так весело. Агрессивная охотница за мужчинами, она заполучила свою жертву.

Я освободила ее от обязанностей фрейлины и сказала, что ей запрещено появляться при дворе. И объяснила почему. Вместо того чтобы расплакаться или хотя бы изобразить смущение, она бесстыдно заявила:

– Ну вот, теперь вы все знаете. И я этому рада. – Выражение самодовольного торжества на ее лице разъярило меня. – Скрывать это от вас было нелегко.

Когда я больше всего злюсь, я деревенею. С каменным лицом и сжатыми кулаками я смотрела, как она покидает мои покои, порог которых ей больше не суждено было переступить.

Так что когда Симье прошептал мне, что его дорогой принц, которого во Франции ласково называли Месье, инкогнито приехал в Англию и ждет встречи со мной в тайном месте, это стало бальзамом на мое уязвленное самолюбие. Никто и никогда прежде не ухаживал за мной лично. Лестер одурачил меня, но был другой – принц, – который пересек Ла-Манш, чтобы просить моей руки.