– В январе, семнадцатого.

– А у меня двадцатого, – мы засмеялись.

Я сделала глоток вина, и мысли вновь хотели согреть меня колючим покрывалом, но Роуман прервал это.

– А что ты рисуешь? – спросил он.

Я показала ему. Там был портрет Стеллы Роуз по памяти. Он взял мой блокнот и стал листать. Мое сердце задрожало, и я стала щипать себя за локоть. На предыдущей странице был нарисован он. Роуман рассматривал все. Однако пока он листал только вперед. Когда он закончил, то вернулся к портрету Стеллы Роуз. В этот момент я выдохнула, ведь он вот-вот вернет мне блокнот. Но Роуман вдруг задумался. Это настораживало меня. Я не могу спросить и не могу вырвать блокнот из его рук. Мне остается лишь надеяться.

Роуман поднимает большой палец левой руки и медленно, продолжая о чем-то думать двигает лист в сторону. Легкие словно замерли, казалось, что из дома выкачали весь кислород. Однако Роуман мог дышать. Его дыхание медленное и размеренное.

Он повернулся и посмотрел на меня, приподняв бровь. Он не улыбался. Я не понимала, зол ли он на меня? Ему нравиться? Что он вообще чувствует? Он опустил глаза на мои губы, и потянулся ко мне. Наши губы соприкоснулись. Роуман первый оторвал их, и посмотрел на меня, ожидая ответа.

– Иди ко мне… – улыбаясь, сказала я. Я обхватила его шею, и потянула к себе. Целовались мы жадно. Будто это запретили во всем мире, и у нас есть последний поцелуй в запасе. Мы остановились. Он взял меня за руку и повел наверх. Зайдя в спальню, свет мы не включали, так как все видели и без него. Я легко стянула с него футболку.

Его очередь.

Мое платье полетело в сторону.

Второй раз просыпаться в его спальне было приятно. Простыня стала казаться белее шелковой, подушки более мягкими, а одеяло более теплым. Все скользило по телу. Но что не изменилось с того раза, так это то, что я снова проснулась одна.

Я соскользнула к краю кровати. Прикрывшись одеялом, встала, взяла свое платье, которое уже переложили на тумбочку, и направилась в ванную.

Я уже готовила завтрак, когда в дом кто-то вошел. Обернувшись, я увидела, как ко мне направлялся Роуман. В его руках были цветы.

– Это тебе. – сказал Роуман, мило улыбнувшись, и протянул мне букет.

Моя улыбка стала еще шире. Я поцеловала его в щеку. Он же ответил в губы.

– У тебя есть ваза? – спросила я.

– Мм… должна быть. Попроси Роджера, он все сделает.

– Роджера? Это тот «дворецкий»?

– Да, – засмеялся он, – тот «дворецкий»

– Да ну ладно, я не знаю как еще его назвать. – сказала я, в шутку нахмурившись и надув губки, одновременно кладя цветы на стол.

– Швейцар? – он подошел ко мне, обнял и улыбнулся.

– Роджер! – крикнул он.

Когда Роджер вышел, Роуман указал пальцем на цветы. «Дворецкий» все понял без слов, и тут же выполнил указание. Моя не лучшая сторона ехидно улыбалась и радовалась тому, что живет с богатеньким парнем, лучшая же подавляла в себе дикий стыд. Но вот в чем парадокс, во мне никогда не было этой «лучшей стороны».

– Ладно, я поехал. – прошептал Роуман и поцеловал меня в лоб.

– Куда? Мм… вернее, уже? А позавтракать со мной? – и тут я попыталась сделать самое сладкое личико.

– Не могу. Хочу… правда. Но не могу.

– Ну…

– Твое личико и так сладкое, куда слаще?! Не старайся.

Роуман пропустил мои волосы на затылке сквозь пальцы, притянул меня ближе и чмокнул в губы.

Он уехал. Я забыла про завтрак. Моим завтраком стали цветы. Глаза так и поедали их красоту.

Так странно. Я его девушка? Я много раз думала о том, как девушка может переспать с малознакомым мужчиной?! Я это сделала.

Мои мысли прервал телефонный звонок. Звонили на домашний. Я решила не брать. Звонили долго, и когда надоедливый звук телефона закончился, я вздохнула с облегчением. Но человек видимо решил оставить голосовое сообщение, которое тут же прозвучало.