Пасифика неловко переступила с ноги на ногу11.

– Я… я Н-н-нейт, мы ходим вместе на живопись, – парень старался выглядеть уверенно, но не получилось.

– О, Н-н-нейт, – передразнила его Лайза, скривив губы. – Какой милашка. Ну, так что? Колени готовы?

Нейт покраснел, оглянулся на толпу. Те, кто еще секунду назад переговаривались между собой, теперь молчали, наблюдая за сценой с восхищением или страхом.

– Может, оставим его? – Пасифика наконец выдохнула, но голос прозвучал слишком тихо.

– Лайза, давай не будем тратить время, – Линда взглянула на часы Cartier на запястье.

– Эх, ну ладно, – Лайза драматично закатила глаза. – Исчезни.

Парень замешкался, словно не веря, что его отпустили, а затем практически выбежал прочь.

Инди хмыкнула.

– Ты развлекаешься, Лайза, а потом удивляешься, что люди нас боятся.

– О, да ладно тебе. Он был просто жалким, – отмахнулась Лайза. – Если бы он не задел Линду, ничего бы не случилось.

В этом и заключалась настоящая магия «Элитного общества» – они не просто жили по своим правилам. Они были правилами. Их капризы становились традициями, их взгляды – истиной в последней инстанции. Никто не спорил с ними. Никто не осмеливался.

Они привыкли, что мир крутится по их велению – от выбора вина на вечеринке до увольнения неудобного профессора.

Но именно эта беспредельная свобода и стала началом их конца.

Теперь вместо аплодисментов – шепоты за спиной. Вместо восхищенных лайков – анонимные угрозы в директе.

И винить было некого. Ни кураторов, ни прессу, ни «систему».

Они сами вырыли себе яму.

Живые среди руин

Пасифика очнулась от неприятного привкуса во рту и глухой ноющей боли в спине. Мир вокруг словно плыл, все казалось зыбким, неосязаемым, пока сознание медленно возвращалось. Она моргнула несколько раз, заставляя себя сосредоточиться, и, сделав попытку приподняться на локтях, тут же снова упала. Боль пронзила тело, будто ее сбросили с высоты.

Она тяжело выдохнула, сжав зубы. К горлу подступила волна тошноты.

Все вокруг пахло гарью и пылью, воздух был сухим, тяжелым, он неприятно жег легкие. Когда глаза наконец привыкли к темноте, Пасифика разглядела вверху колеблющееся оранжевое зарево. Она замерла, прислушиваясь к треску дерева и далеким металлическим звукам.

Медленно, преодолевая протест тела, она приподнялась и огляделась.

От комнаты, в которой они находились, почти ничего не осталось – только обломки стен, клочья розового шелка, некогда покрывавшего все вокруг, и части потолка, свисавшие под углом, словно могли рухнуть в любой момент.

И вдруг что-то пронзило сознание обжигающим осознанием.

Джини.

Пасифика резко обернулась, но не увидела ее среди обломков. На поверхности не было ни следа Вирджинии. Это означало только одно – она под завалами.

Где-то глубоко внутри у Пасифики все сжалось.

– Джини! – позвала она, но тут же замерла.

Стоило ее голосу нарушить гнетущую тишину, как сверху посыпались куски штукатурки, провода искрили, и что-то тяжелое скрежетнуло в глубине разрушенной комнаты. Стены были слишком хрупкими.

Она напряглась, заставляя себя дышать ровнее.

Нужно было двигаться осторожно.

Пасифика с трудом поднялась на ноги, ощущая, как кровь липнет к коже в местах порезов. Ее черное платье было разорвано по подолу, руки в пыли и ссадинах, а волосы спутались и пахли гарью. На ногах – глубокие царапины, по которым стекали тонкие дорожки крови.

Каждый шаг отдавался болью в теле, но она медленно пошла вперед, раздвигая верхний слой завалов. Отодвинула кусок гипсокартона, затем лоскут шелка, но под ними было только больше обломков.

– Где же ты… – пробормотала она себе под нос, вглядываясь в руины.