В прошлом Линда Кристал была иконой. Её любили, завидовали, ненавидели. Теперь её имя было табу, её фотографии, ещё недавно украшавшие обложки журналов, исчезли с прилавков. Скандал с её именем отнял у неё всё. Она чувствовала их взгляды, даже не выходя из машины.

Личная машина с шофёром? Забудь. Место в престижном люксовом отеле? Теперь она жила в Бруклине, деля квартиру с Лорел Кингсли – своим модным агентом. Но назвать это место домом Линда не могла. Квартира выглядела как глянцевая реклама жизни, в которой она не хотела участвовать. Стены пестрили кислотными оттенками, как будто дизайнер вдохновлялся последними показами Balenciaga и Versace одновременно. Глянцевые поверхности отражали каждый луч света, создавая иллюзию бесконечного пространства, но на деле это была просто клетка, пусть и модная.

Мебель – строго по трендам: диван из блестящей кожи цвета электрик, прозрачный стеклянный стол, на котором даже отпечатки пальцев выглядели частью дизайна. Шкаф с зеркальными дверцами, растянутый во всю стену, чтобы создавать эффект двойного пространства, но Линда видела в нем только удушающее напоминание о том, что она заперта здесь.

Самым невыносимым для неё было буйство деталей: ковёр с психоделическим узором, лампы, меняющие цвет по настроению, неоновые вывески с пафосными надписями вроде Live, Laugh, Love или No Bad Vibes. Казалось, что эта квартира была создана для бесконечных вечеринок, но два месяца под домашним арестом превратили её в роскошную тюрьму.

Её спальня – будто выставочный зал для инфлюенсеров: кровать с бархатным изголовьем цвета фуксии, массивное кресло, настенные панели с динамиками, которые автоматически включали подборку модных треков, как только она входила. Но Линде не нужна была вся эта глянцевая мишура. Она ненавидела каждую деталь, каждый безвкусный намёк на богатую жизнь, которая теперь казалась ей не просто пустой – удушающей.

Но это было не самое страшное. Скандал, разразившийся после её ареста, похоронил её карьеру быстрее, чем любой плохой пресс. Неделя моды в Милане? Её даже не пригласили. Нью-Йоркские дизайнеры предпочли не связываться, а когда Анна Винтур перестала отвечать на звонки, стало окончательно ясно: индустрия отвернулась от неё. Её фотографии исчезли из глянца, а бывшие «подруги» делали вид, что не знают, кто она такая.

Линда привыкла к статусу, к обожанию, к вечному присутствию в центре. Теперь она – изгой. Ночами она лежала в темноте и думала о том, насколько легко мир отказывается от своих икон. Насколько быстро.

Такси остановилось у ворот «Хиллкреста». Университет возвышался перед ней монолитом ледяного камня, строгий, холодный, безразличный. Её прошлое. И, возможно, её будущее.

Линда вышла, сжимая пальцы в карманах своего шерстяного пальто. Ветер ударил в лицо, пробираясь сквозь плотный кашемир. На воротах висела лёгкая изморозь, а дальше, у входа, стояла фигура, которую невозможно было не узнать.

Лайза Трейсон.

Она была закутана в пушистую белую шубу, подчёркивающую её хрупкость, а сапоги Casadei с металлическими шпильками делали её рост ещё внушительнее. В пальцах она держала сигарету, тонкую, как спички для камина, и кончик тлел мягким алым огоньком, вспыхивая каждый раз, когда Лайза делала затяжку.

– Привет, – выдохнула Линда, остановившись напротив Лайзы.

Та подняла взгляд, едва заметно улыбнувшись уголками губ.

– Привет, – ответила она.

Линда опустила чемодан, на мгновение отпустив ручку, и начала копаться в кармане своего пальто. Наконец, из него показалась пачка сигарет. Она достала одну, щёлкнула зажигалкой и, прикурив, затянулась, чувствуя, как лёгкий горьковатый привкус наполняет её рот.