Наш собеседник на мгновение задумался, но тут же продолжил, рассказывая о том, как нарастающим темпом происходило в стране разрушение прежней системы культурных ценностей; как общество людей, объединённых раньше общей идеей светлого и прекрасного будущего, превращалось в совокупность торгующих всем и вся существ. Точными и короткими фразами удивительный искусствовед рисовал картину того, как высшую ценность, которой был сам народ, быстро сменила личная кубышка. Речь Тастемира лилась лёгким ручейком, но меня не покидало ощущение, что рассказ давался ему нелегко, особенно финальная часть о том, как пышным цветом расцвели в последнее время эгоизм, жадность и жестокость, поразившие к несчастью, прежде всего, детей.

– Всё, что вы говорите, очень печально и вполне нам понятно. К тому же, к сожалению, достаточно хорошо знакомо. Но, говоря о глубочайшем культурном кризисе, вы не коснулись вопроса искусства, сферы, наиболее близкой вам.

Тяжело вздохнув, Тастемир развёл руками. Заговорил он словно через силу.

– Человеческому обществу, если оно действительно есть, жизненно необходим художник, поскольку только он, благодаря своему таланту, способен воплотить в материале важнейший для всех ориентир развития. Живописное изображение или скульптура, действительно выражающие высшие человеческие ценности, становятся видимым и осязаемым центром притяжения для людей, прекрасным объединяющим их фактором. Такими были иконы в далёком прошлом, скульптуры героев… А теперь художники обращаются не к разуму и душе человека, а к чувствам. Произведения их похожи на музыкальные инструменты, иногда даже очень хорошие. Они способны издавать приятные и ласкающие слух или, наоборот, раздражающие звуки, но не настоящую музыку. Нет!

Рассказчик сделал паузу, проглотив остатки остывшего кофе и посмотрев задумчиво на наши застывшие в ожидании физиономии. Решив, видимо, что нужно сказать что-нибудь ещё, Тастемир продолжил с тем же горестным выражением.

То же касается и архитектуры, хоть здесь отсутствие мысли и не так очевидно. Объекты больше не говорят о том, что перед вами, например, жилище. Дома не распахивают перед вами руки-крылья, не приглашают широким порталом, не склоняются перед вами соразмерными с человеком архитектурными элементами и деталями, не стекают навстречу входящему опускающимися перед ним платформами и, наконец, комфортными ступенями и перилами. Когда-то всё это вместе образовывало почтительное обращение к людям, увенчанное гербом, освещающим фамильным смыслом всё парадное пространство. А теперь осталась лишь утилитарная функция – в дом можно проникнуть и ладно.

Тастемир продолжал говорить, а я с удивлением слушал рассуждения искусствоведа, пытаясь понять откуда это острое чувство самой природы архитектуры.

Покинув художественный центр, мы с Аей некоторое время шли молча, размышляя об этой важной для нас встрече. Новый знакомый очень серьёзно продвинул нас в понимании происходящего в этом мире, который обнаруживал всё больше пугающего сходства с нашим собственным.

– Тяжелое, конечно, впечатление. Но ведь эта дегуманизация жизненной среды есть вполне закономерная составляющая общего процесса культурной деградации общества. У нас дома ситуация с искусством и архитектурой, мне кажется, не намного лучше. Главное же и самое печальное то, что и здесь и там, она устраивает современное поколение. Мне кажется, все люди на выставке, за исключением Тастемира, были вполне удовлетворены увиденным.

– Не всем, конечно, это нравится. Да, кстати, ты поняла, что имел в виду Тастемир, когда сказал, что с нетерпением в этом году ждёт отпуска, чтобы побыть среди нормальных людей. Что это за люди и где они находятся?