Вери́ссиму был также сдержан и в делах, хотя о его способностях ходили настоящие легенды. Он обладал безошибочным чутьем к инвестициям, которые всегда оказывались фатально выигрышными. Покупая задешево и продавая задорого, он часто набредал на настоящую жилу там, где другие ничего не обнаруживали. Надо сказать, что и по этому поводу на их четверговых ужинах с его уст не слетало ни одного лишнего слова.

Помимо безупречных деловых качеств, как говорили, он был славен еще и тем, что, к примеру, сидящий на другом конце стола Филипе Мартиньш, самый молодой в группе, смог закончить курс медицины в Университете Коимбры только благодаря стипендии, в течение нескольких лет подряд выплачиваемой доктором Вери́ссиму. То была дань памяти отцу юноши, с которым у Вери́ссиму когда-то были общие дела.

– Ну, давай рассказывай, что он от тебя хотел? – спросил Жуан Фуржаж, как только Луиш-Бернарду сел рядом с ним. Речь шла про поездку друга в Вила-Висозу, о которой только Жуан знал заранее.

– Он предложил мне полностью поменять жизнь. Чтобы я похоронил себя ради служения родине. А у тебя есть для меня новости?

– Есть, есть, успокойся.

– Хорошие или плохие?

– Это зависит от того, как на это посмотреть: для меня плохие, для тебя, наверное, хорошие. Но потом поговорим. Сдается мне, что нам еще много что нужно будет обговорить.

Они продолжили разговор на другие темы, в то время как официанты окружили Луиша-Бернарду, чтобы подать ему классические местные закуски, за которыми последовал калкан[14], приготовленный в печи, с пюре из капусты, рапса и картофелем «принсеза», в сопровождении белого вина Colares. Обсуждались достоинства Луси́лии Симоэньш, модной молоденькой актрисы, которая уже три месяца выступала в сногсшибательной роли Лоренцы Феличиани Бальзамо в спектакле «Великий Калиостро» театра «Дона Аме́лия», каждый раз при полном аншлаге. Кто-то из сидящих за столом процитировал рассуждения из еженедельника Ilustração Portuguesa о том, красива ли Луси́лия или нет: «Красива? – Гораздо более того: с этой ее миниатюрной родинкой на щеке, ее тоненькими ноздрями, чувствительными к малейшим приливам крови, Луси́лия Симоэньш не просто красива, она дьявольски красива!»

Разговор шел по нарастающей: от родинки вскоре перешли к бюсту, а от Луси́лии Симоэньш к дочери разорившегося дворянина, которую последнее время все чаще видели в театре «Сан-Карлуш» или в кафе «Бразилейра» с томным взглядом, стреляющим по сторонам и, казалось, написанной на лбу фразой: «Умоляю, спасите моего папочку!». Постепенно Луиш-Бернарду отключился от общих разговоров и смеха. Он чувствовал себя тихо парящим над действительностью и наполовину отсутствующим. Ему думалось о Матилде, о том, о чем они должны были договориться с ее кузеном Жуаном, о Доне Карлуше, о его дворце в Вила-Висозе и о том, что ему приснилось тогда в поезде. Несмотря на то что он уже почти не участвовал в беседе, Луиш-Бернарду чувствовал физическое и умственное умиротворение, находясь здесь, со своими друзьями, едва слыша их в обволакивающем его шуме. Ему казалось, будто он все еще находится в поезде, будто бы весь день он ничего другого не ощущал, кроме этих, тянущих его вслед за собой людей и событий, которые он даже не попытался остановить.

Когда компания переместилась в гостиную к бренди и сигарам, после того как Луиш-Бернарду отказался от запеченной утки и блинчиков, чтобы наверстать пропущенное им из-за опоздания время, он огляделся в поисках Жуана.

Однако еще до того, как он смог найти его, доктор Вери́ссиму неожиданно схватил его за руку и, отведя в сторону, спросил, могут ли они переговорить наедине.