– Нет-нет, никаких поцелуев и прочих сентиментальностей. Хочу, чтобы вы прежде всего видели во мне товарища, а не женщину.

– Это невозможно! – тонко улыбнулся Михаил. – Глядя на вас, невозможно не видеть в вас женщину!

Инесса ответила ему рассеянной улыбкой и скрылась в холле своего отеля. Михаил отправился к себе.

На тот момент времени ему только что исполнилось сорок шесть. Он был сыном дочери золотопромышленника Сарры Янсен и обедневшего дворянина, князя Иннокентия Ковалевского, убеждённого либерала и якобинца в душе. С Владимиром Ульяновым они были знакомы с детства. Вместе учились в университете, постигая азы юриспруденции. В юности, увлечённый свободолюбивыми идеями отца, он, как и Владимир Ульянов, вошёл в кружок революционно настроенной молодёжи, однако быстро понял, что не может ради идеалов революции поступиться карьерой, деньгами, терпеть опасности и лишения. Словом, не готов жертвовать. Но зато готов пользоваться плодами революции. Другими словами, не он для революции, а революция для него. Поэтому он отошёл от бывших единомышленников и с головой ушёл в учёбу. К тому времени Володи Ульянова уже не было в его окружении. Михаила больше привлекали тайные заговоры, закулисные игры и скрытое влияние. Ему больше импонировало чувствовать себя серым кардиналом, нежели пламенным революционером…

… На другой день он выехал в предреволюционный Петроград с целью принять участие в конференции, позже названной Петроградской. Совпадение то или нет, однако сразу по завершении этой конференции и произошёл тот самый переворот, о котором столько говорили и возможность которого обсуждали во всех кругах общества – и около булочных, и в дворцовых гостиных.

Илья не помнил, сколько ему лет. Иногда ему казалось, что он молод, а иногда – что очень стар. В затвор он заточил себя, когда был ещё отроком. Это он помнил. Но вот когда это было? Ему казалось, что с тех пор прошли сотни лет… Неужели он уже настолько стар?

Сын овдовевшего сельского священника, Илья Бахтин с детства привык всё своё время проводить в храме. Тем более, что работы там всегда хватало. С утра – свечки расставить к литургии, во время службы – на клиросе петь, после вечери – храм подмести и прибрать. А в перерывах между службами отец частенько брал его с собой к прихожанам – кто-то занедужил и приглашал батюшку, чтобы соборовал, кому-то – хату освятить… Разные требы. Маленький Илья с одинаковым чувством стоял и у одра умирающего, и у иконостаса во время освящения жилища, всё – и новый дом, и смерть – представлялись ему различными проявлениями жизни.

А в свободное от треб и служб время отец учил его грамоте и объяснял Священное Писание. По вечерам кашеварили – варили щи или кашу на несколько дней вперёд. Так и жили. А потом отец занемог и как-то очень быстро отошёл в мир иной. Илья не то, чтобы расстроился – призадумался. Он понял, что стоит в преддверии нового периода своей жизни. Сельчане похоронили батюшку и стали совещаться, как с его сыном Илюшей поступить – мал ещё, опека нужна. А Илья уже всё сам про себя решил – заложил двери дома доской, на дверях нацарапал углём – «Дома никого нет» и отправился в ближайший монастырь. Дорогу он не помнил – всего раз с отцом туда хаживали – мощам святого, который в том монастыре подвизался, поклониться, да мал он тогда был, не запомнил, как до обители добираться. Однако Илья решил положиться на помощь Господа и шёл себе потихоньку, Иисусову молитву бормоча.

Шёл сутки. Ночевал в перелеске. Стоял сентябрь, но летнее тепло не торопилось уходить. Когда проходил через деревни, местные подавали бродяжке – кто хлеба кусок, кто молока кружку. Предлагали и копеечки. Но от денег Илья отказывался.