День еще только начинался. Ей предстояло заниматься и племянниками, и хозяйством, и скотом, и работать в поле. В зависимости от сезона нужно было косить траву и жать пшеницу, молотить зерно, собирать лук и чеснок, пахать почву плугом, сажать капусту и бобы, обрезать деревья и колоть дрова, убирать созревшее просо, полоть, ходить с серпом за дроком на подстилку хозяйским коровам, готовить землю к севу, трепать лен, прясть – список столь же бесконечный, сколь и разнообразный.

К этому добавлялись еще и привычные трудности, связанные с каждым временем года. С начала весны кладовка стояла почти пустая: забитую свинью успевали съесть, заканчивалось и зерно предыдущего урожая. Этот парадокс нелегко было осмыслить – весной больше всего работы, но меньше всего пищи, которая так нужна для подкрепления сил. Но так происходило во всех семьях. К концу лета у Исабель не осталось муки, потому что пришлось возвращать соседкам ту, что мать брала в долг два месяца назад. Также она урезала расход молока и яиц, благо их можно было выгодно продать или обменять. Исабель решила обойтись капустой, бобами, каштанами, просяным хлебом и салом. Свежего мяса ей не перепадало с самой зимы, когда они с матерью готовили на Рождество праздничный поте. В свои тринадцать лет Исабель ни разу не пробовала рыбу, и это притом, что жили они в нескольких километрах от моря.

Подобная скудная жизнь требовала постоянства и равновесия, потому что малейший сбой приводил к пагубным последствиям. Затяжные дожди или засуха грозили бедствиями, и рядом всегда маячил призрак голода и эпидемий.

Именно так и произошло в ту зиму, вслед за смертью Игнасии. Лишний раз подтверждая старую истину о том, что беда не приходит одна, в октябре хлынули дожди, да такие сильные, каких и старики не помнили. День за днем над полями ходили низкие свинцовые тучи, изливая потоки воды. Ручьи взбухли и стали непреодолимой преградой, доносились слухи о разливах рек. Из-за протекающих крыш полы в домах превратились в глинистое месиво. Попытки навести чистоту не давали никаких результатов. Вместе с холодом, грязью и голодом не заставили себя ждать и клопы с блохами. Жизнь текла под аккомпанемент бурчания пустых животов, сиплого кашля и скребущего царапанья, когда кто-то начинал расчесывать укусы. Несмотря ни на что, крестьяне завалили священника подношениями – горстка каштанов, пучок ботвы репы – в надежде его задобрить и вдохновить на еще один молебен. Чем больше худели и голодали крестьяне, тем больше толстел священник.

Старожилы не помнили и подобных заморозков, как в тот год; все посевы погибли. Дождевая вода и ледяной ветер проникали в каждую щелочку домов. Влажность стояла такая, что в течение многих ночей семейству Сендаль приходилось спать в мокрой одежде, потому что огонь в очаге не успевал ее высушить. Да и без этого одежда изо льна не слишком грела; помимо того, ее столько раз стирали и чинили, что она расползалась на глазах. За ночь доводилось по нескольку раз просыпаться от пронизывающего до костей холода.

Дети пали первыми жертвами голода. В любую непогоду они рыскали повсюду, грязные, сопливые, совсем голые или слегка прикрытые лохмотьями. Однажды, возвращаясь из имения сеньора с мисочкой меда (это величайшее сокровище не без труда удалось выменять на льняную кудель), Исабель увидела около церкви соседского сынишку; ему было семь лет, и девушка прекрасно его знала. Малыш безутешно рыдал и упирался, а дон Кайетано куда-то его тащил, крепко ухватив за плечо. Мать мальчика торопливо уходила прочь, закрыв уши руками, словно ей невмоготу было слышать крики сына. Она скрылась из виду, на лице ее читались стыд и отчаяние.