Таким образом, философия, на наш взгляд, склоняет нас к признанию целесообразности включения в целевую и предметную область лингвоэкологии проблематики совершенствования языка и его речевого воплощения, включая изучение и популяризацию языкового творчества.

Такая точка зрения на содержание лингвоэкологии подтверждается и суждениями ученых о предмете и функциях социальной экологии, частью которой, по сути дела, является лингвоэкология. Так, Л. А. Зеленов и его соавторы видят у социальной экологии четыре базовые функции: сохранение природы, восстановление природы, совершенствование природы и защиту человека от пагубного воздействия природных явлений [Зеленов и др. 2008: 374]. Полагаем, что все четыре функции социальной экологии, выделенные данными авторами, органичны для лингвоэкологии и могут и должны найти свое обоснование и практическое воплощение в лингвоэкологических исследованиях.

Мысли философов и социологов подтверждаются суждением авторитетного лингвиста-русиста, доктора филологических наук Л. И. Скворцова, одного из зачинателей лингвоэкологического направления в России: «В беспрерывном своем обновлении и развитии русский язык и обогащается, и обедняется одновременно. В наши дни охрана языка от порчи, искажения, стилистического снижения и усреднения (нивелировки) перерастает в подлинно экологическую проблему – в заботу о формировании и поддержании здоровой, нормально развивающейся “языковой среды обитания”» [Скворцов 1991: 20].

Интересно отметить, что прокламируемые здесь задачи лингво-экологии отчасти совпадают с академическим подходом к языку в самом его зарождении. Так, созданное при Академии наук в 1735 году «Российское собрание» было учреждено «для поощрения и усовершенствования российского языка как в прозе, так и в стихах»; точно так же и «Вольное Российское собрание» было основано в 1771 г. «для исправления и обогащения Российского языка» [Успенский 1981: 12–13].

Этот непростой вопрос требует специального обсуждения. Сейчас же выскажу предварительное суждение, которое можно свести к следующему.

Экология языка исследует факты и процессы, негативно или позитивно влияющие на состояние и развитие языка как знаковой системы. Экология речи (или – точнее – экология речевого общения), в отличие от экологии языка, по своему объекту совпадает с культурой речи, понимаемой широко – как проблематика качеств речи, норм и компетенций речевого общения в их совокупности, но отличается от культуры речи аспектно. Если культура речи призвана заниматься данной проблематикой без определения того, к каким последствиям для языковой системы и ее носителей могут привести изучаемые речевые явления, то экология речи рассматривает эти процессы как раз с ориентацией на указанные последствия. Так, например, спор Смердякова и Григория в романе «Братья Карамазовы» можно анализировать с позиций культуры речи как образец демагогического спора с выделением соответствующих речевых тактик и языковых средств (что, кстати говоря, составит отличный тренинг); диалог Смердякова с Марьей Кондратьевной можно рассматривать как образец речевой культуры мещан определенной эпохи с выделением соответствующих языковых признаков этой культуры [Достоевский 1991: 144–148, 251–253]. Однако можно рассмотреть эти фрагменты романа как репрезентацию социальной болезни, получившей название «смердяковщины», которая, в частности, проявляется в отрицании значимости религиозной и национальной идентичности, что, как свидетельствует и наше время, имеет одним из следствий пренебрежительное отношение к родному языку (в данном случае – русскому), доходящее иногда до степени языковой русофобии. А это уже проблема не только экологии речи, но и экологии языкового сознания, а следовательно, и языка.